Баев Г. Сенокос [Текст] : [рассказ] / Г. Баев // Баев Г. Сокол – птица гордая. – Ставрополь, 1997. – С.314-315.

 

                                                            Сенокос…

 Самая поэтическая пора крестьянского года. Крестьянин после долгой зимы развязан. Он ходит босиком, или, в лучшем случае, в мягких поршнях на босу ногу, подпоясавшись рубахой, подставив обнажённое по пояс тело солнцу и ветру. На его голове шляпа из широких листьев лопуха или купыря, иногда и папоротника. Шьют такие шляпы травой, что именуется тонконогом. Занимаются этим в основном девочки до десяти лет. Они то и дело бегают по лугу и примеряют шляпы: кому подошла, тот и хозяин.

Траву тонконог крестьяне не любят. Если она подсохнет, то коса не берёт её, а только со свистом пройдёт поверху – и всё тут. Гибкая травинка пригнётся и тут же после косы встанет, выпрямится на тоненьком высоком стебле и веселится средь скошенного луга своей верхушкой-метёлочкой. Чтобы подсечь эту, как железо, крепкую траву, мужик должен несколько раз вскинуть косу до неба, да и то не всегда удаётся скосить тонконог.Тонконог умудряется выжить и под звонкой косилкой, именуемой у мужика травянкой. Я хорошо знал это сеноуборочное оборудование: мог снять и поставить длинную косу, смазать узлы, поднять или опустить лезвие для высокого или низкого среза трав. Если ровный луг, спускаешь косу ниже-нижнего, лишь бы металл не хватал землю. А на холмистых местах, да ещё с выбоинами поднимаешь косу, но и весь корпус травянки. Такие места крестьянин называет неугодными. Здесь вполовину меньше снимали сена. Но мы, мальчишки, тайно радовались этому, хотя никаких злонамерений в голове не имелось. Хорошо знали, что зверьё и птицы радовались высокому проходу этой страшной машины для них. На ровных лугах всё настолько обнажалось, что, как на ладони, проглядывались десятки гектаров скошенного поля. Сколько там пораненных перепелов-пуховичков и зайчиков младенческого возраста, сколько разорено гнёзд мелких птичек! Вот мы, пацанва, и вздёргивали косу повыше, хотя за это иногда получали – от бригадира подзатыльники или жёсткого кнутика. Но дети, и не только наше поколение, в охранении природы упрямцы. Стоило бригадиру отъехать подальше, мы поднимали косы повыше и оставляли живёхонькими и целёхонькими всех зверушек и птичек. А они с благодарностью относились к нам: птички пели нам самые милые свои песенки, а зверушки весело взбрыкивали на закате дня и радовали нашу душу, нашу полевую крестьянскую жизнь.

 

Баев Г. Война пришла [Текст] : [рассказ] / Г. Баев // Баев Г. Сокол – птица гордая. – Ставрополь, 1997. – С.168-170.

 

Война пришла

 

Наше село Михайловское (ныне Шпаковское) фашисты пришли внезапно. Днём раньше по радио сообщили, что гитлеровцев отбросили за Ростов.

Второго августа 1942 года мы с братом Борисом были в старом саду. Его вырастил наш дедушка, Баев Алексей Филиппович. Борис срывал яблоки на пирог, а я под чинарой катался на качелях, отдыхая после праведных трудов – больше ведра насобирал крупной малины.

В ясном голубом небе со стороны Ростова появились самолёты, с тяжёлым, прерывистым, надрывным гулом. И вдруг упала бомба. Попала она в огород бабки Гадунихи, которая жила на улице Курганной в добротной хате под камышом. Брат кувырком свалился с яблони. Мы упали навзничь вдоль канавы на соседской меже, обхватив головы руками. Тут же услышали страшный свист, за которым последовал оглушительный взрыв.

Нас осыпало землёй и яблоками. На месте яблони, где ещё недавно сидел Борис, образовалась воронка. В неё вполне могла вместиться наша двухкомнатная хатёнка, крытая соломой. Три самолёта сбросившие бомбы, дали низкий круг над нами и потащили свой смертоносный груз на Ставрополь.

Мы собирали горячие осколки, перебрасывали из рук в руки и тут же выбрасывали, не выдержав их жара. Невысокий ствол чинары полностью засыпало подгоревшей землёй. Она покрылась ржавчиной и дымилась.

Вскоре фашистские самолёты начали бомбить Ставрополь. Мы хорошо видели, как взрывались ёмкости нефтебазы в районе железнодорожной станции. Высоко в небо поднимался красный огонь с чёрным-чёрным клубящимся дымом.

Через две-три минуты в нашем саду оказалось много пацанов. Они взбегали на бугор и смотрели на горящий Ставрополь, другие с гребня съезжали в глубь воронки, третьи собирали осколки. Вскоре прибежали матери с хворостинками и загнали нас в убежище. В нашем небольшом подвале с пологими сводами из бурого камня и пятиметровой насыпью земли нашли приют Панковы, Горяиновы, Акинтьевы. Особенно прятали девочек. Зина Горяинова и Мария Панкова сидели на перине в самом дальнем углу. Им было по четырнадцать лет, а нам – немного меньше.

Девчонки больше не показывали носа из укрытия. А мальчишки то и дело высовывали свои вихрастые головы из-под материнских рук и фартуков – наблюдали, что же происходит на улице. Нас награждали затрещинами, но мы рвались посмотреть войну.

…На улице Таманской, где до сих пор стоит наша хатёнка, сначала появились мотоциклы. Это ехали фашисты, в низко надвинутых касках, с автоматами на груди. Вслед за ними двигались бронетранспортёры, танки и открытые грузовики с солдатами. Завоеватели были почти голые: в пилотках, шортах и сапогах. Они наигрывали на губных гармошках какую-то мелодию и озирались по сторонам. Потом осыпали автоматной очередью ворота мельницы. Больше в нашем районе они не стреляли, войсковая часть двинулась на Уваркину гору, на восток.

Улицы села замерли, хатёнки, казалось, стали ещё ниже, деревья сникли. И только вездесущие мальчишки начали перекличку свистом. Первым из-за глухой каменной стены показался Васька Ковешников (сын немых), потом Мишка Войтюховски по кличке Клим, Гришка Мальцев. Уже собралась небольшая стайка.

Вдруг послышался гул самолёта. Мы вскинули головы кверху и увидели, что они кружат в районе станции Палагиада. Оттуда доносились и пулемётные очереди. Видимо, шёл бой. Мы не знали, чем можем помочь, однако все подхватились и пошли в сторону железнодорожного переезда. Бой перекинулся уже сюда. Мы увидели, как у самолёта с красными звёздами на крыльях загорелся мотор. Он быстро стал снижаться, а две фашистские «рамы» пошли на Ставрополь.

Мы побежали в сторону леса, куда упал наш самолёт. За полотном чуть было не наткнулись на танковую колонну. Немного подождав, пока она проедет, продолжили путь. Самолёт со звёздами упал у самого подножия Симоновой горы, неподалёку от дороги, возле хуторских хатёнок. Раздался страшный взрыв. Пруды вздрогнули и покрылись морщинистой рябью. Взлетели испуганные гуси, утки и чайки. Птицы долго кричали, кружась над лесом.

Все хуторяне, от мала до велика, бежали к самолёту с ведром воды, кто-то вёз воду на тачках в бочках. Тут же лежали обгоревшие лётчики. На месте трагедии я видел деда Якова Кутепова, он работал заведующим МТФ колхоза «Сталинская Коституция», Василия Лактионова, чабана этого колхоза, заведующего свиной фермой деда Сокола. Они вместе и похоронили советстких лётчиков на этом же месте. (После войны здесь поставили памятник лётчикам, погибшим за Родину).

В селе по улице бегали бесхозные лошади. Одна пристала к дедушкиным воротам. (Дед Бай жил через дорогу от нас). Он напоил её, обласкал, а потом покликал меня:

- Садись, Егорка, гони к Сотниковой будке. Там вчерась застрял поезд с эвакуированными из Ставрополя. Он немного не успел выскочить на станцию Палагиада. Теперь бы поезд уже в Дивном был. Скажи людям, что в нашем селе немцы. И мигом назад.

Я вскочил на лошадь. Дед Бай потрогал за стремы, перекрестил меня. Я понял, что получил его благословение, вихрем схватился с места.

День был жаркий и тихий. У остановившегося днём раньше поезда толкались взволнованные люди. Они тоже видели бомбёжку Ставрополя и как фашисты подбили самолёт. Некоторые эвакуированные сидели в лесополосе под кустами ивы и ели консервы, другие освобождались от своих вещей, выбрасывали их в кювет. Последние, наверное, не надеялись на продвижение поезда и готовились к походу.

Я проскакал вдоль эшелона и сообщил, как велел дедушка, что в Михайловке немцы. Не могу передать, какой поднялся переполох. В конце эшелона ко мне подошёл мужчина лет пятидесяти:

- Сынок, мы семья врачей. Укажите дорогу на Ставрополь. Мы никогда не бывали в этих местах.

Я подсказал, как ближайшей дорогой обогнуть балку, миновать речку, пересечь вторую и выйти лесополосой к мельзаводу города.

 Вот так пришла в наше село война. Тогда мне было двенадцать.