Колесников, Г. Пушкин [Текст]:[стихи] / Г. Колесников // Колесников Г. Фламинго: стихи. – Ставрополь, 1983. – С.45.

Пушкин

 

Его недостаёт природе.

Ряд гениев не так уж густ.

Всё время,

При любой погоде

В Михайловском струится грусть.

Он снится пашням,

Снится рощам,

Он морю чудится в грозу.

Луна на Пушкинскую площадь

Роняет тихую слезу…

Стоит он,

Бронзовый,

Склонённый,

С печалью болдинской в глазах.

А мир, живой и удивлённый,

Весь, как в садах,

В его стихах.

Певец любви,

Певец свободы

Возвышен музой над толпой.

И широко звучит над миром

Мелодия его души.

То словно шторм

Клокочет лира,

То родником журчит в тиши.

Не умер славный сын России.

В часы уединенья сам

Поэт своим пером гусиным

Себе бессмертье подписал.

 

Колесников, Г. Ветераны [Текст]:[стихи] / Г. Колесников // Колесников Г. Фламинго: стихи. – Ставрополь, 1983. – С.65.

 

Ветераны

 

Всё время будет помниться война.

Ещё не все закрылись наши раны.

По одному

Уходят ветераны,

Торжественно хоронит их страна.

Но остаётся песня

От певца,

Но остаётся серп

От кузнеца,

Но остаётся слава

От бойца.

Где билось пламя,

Там бушуют травы.

Где кровь лилась,

Там льются родники.

По одному

Уходят старики

И оставляют нам

Дороги славы.

Кого скрывают сизые курганы,

Свидетели обугленных полей?

О чём не рассказали капитаны

Военных

          затонувших

                     кораблей?

Тревожно сердце начинает биться,

Как будто это по моей вине

Ещё не все дописаны страницы

Той краснозвёздной книги о войне.

О подвигах

Ещё не всё мы знаем.

Ещё не вся победа нам видна.

Ищите

Замурованное знамя!

Святые находите имена!

 

Колесников, Г. Слепой журавль [Текст]:[стихи] / Г. Колесников // Колесников Г. Фламинго: стихи. – Ставрополь, 1983. – С.15.

 

Слепой журавль

Про эту ночь не вспомнить не могу,

Я в эту ночь раздумьями был ранен.

Мы жгли костёр на тёмном берегу,

Окружены травой и комарами.

Шуршал огонь. Вдали мигал маяк.

Легенду мне рассказывал рыбак:

«Из жарких, из чужих далёких стран

Слепой журавль в Россию возвращался.

И ливень нависал над ним, и страх,

Но он летел, с дороги не сбивался.

Летел один, отстав от стаи, слеп.

Дуплетами гроза в него палила.

Сырое, страшно тёмное, как склеп,

Чужое небо на него давило.

Ему в пути ни солнце, ни звезда

И ни моря, ни реки не светили.

Под ним перекликались поезда,

Над ним тревожно самолёты выли.

А он летел, в пути со стоном пел,

И в той печальной песне журавлиной

Весенний луг на солнце зеленел,

А к лугу конь склонялся жёлтой гривой.

Летел журавль. Из последних сил

Отстукивало сердце километры,

И вот почуял он родную синь,

И вот берёзами запахли ветры.

И он родное озеро нашёл,

Узнав его по голосу, спустился,

На берегу дыханье перевёл,

Над рябью наклонился и напился.

Незрячим оком дали оглядел

И вдруг от света родины прозрел!»

 

Рыбак умолк. А я себя спросил:

А смог бы я, как птица из рассказа,

По голосу узнать родную синь?

Найти дорогу к родине безглазым?

И сам себе ответил: смог бы, смог!

Чтоб отыскать из всех земных дорог

Дорогу к Родине, достаточно мне сердца.

 

Колесников, Г. Одиночество [Текст]:[стихи] / Г. Колесников // Колесников Г. Фламинго: стихи. – Ставрополь, 1983. – С.27.

 

Одиночество

 

К скалам вечер приник,

Скалы виснут над морем высоко.

Сумасшедший старик,

Говоря, прожил здесь одиноко.

Только кажется мне:

Видел я, как украдкой ласкал он

При вечерней луне

Молчаливые тёплые скалы.

Как он к морю сбегал

И у пены отплясывал чёртом!

Как с волной хо-хо-тал

И кричал альбатросом о чём-то.

Как шептал он траве

Нежно-нежно, как будто любимой,

О скале, о заре,

О печали своей нелюдимой.

Одиночество мне

Стариком сумасшедшим приснилось.

Из-под рыжих бровей

На меня оно долго косилось

И куда-то звало,

И куда-то влекло меня шало.

Я спросил у него:

«Что тебе, одиночество, надо?»

Там, где стонут леса,

Одиночество мне отвечало:

«Мне бы верного пса

Да шалаш, чтобы жить одичало.

Да мешок сухарей,

Да мешочек пахучей махорки.

Слушать мне б глухарей

На вечерней прокуренной зорьке.

На пеньке бы сидеть,

Сторожить тишину у болота

Да ещё умереть

На груди у кого-то…»

И пусть был это сон,

Я внимал старику всей душою,

Стал ему верным псом,

Стал ему шалашом под ольхою,

Глухарём ему пел,

На вечерней заре плавал дымом.

На пеньке он сидел

У болота в лесу молчаливом.

Час прошёл – не вздохнуть;

Поднимаясь, на землю он падал.

И себе я на грудь

Положил его голову в патлах…

Так и умер старик.

И вскричали все ветры по свету:

«Одиночества не-ту!

На земле одиночества не-ту-у!»