Польская Е. Здесь новый для меня Парнас». А.С.Пушкин/ Е.Польская, Б.Розенфельд// Дорогие адреса/ Е.Польская, Б.Розенфельд. – Ставрополь, 1974. – С.7-13.

 

    Не только лечиться или воевать приезжали на Кавказ русские писатели, и не в одних биографических хрониках остались следы их пребывания здесь: неведомая прежде страна, описанная в прозе, воспетая в стихах, вошла в мировую литературу.

В нашем крае пока нет достойного памятника А. С. Пушкину, а великий поэт трижды побывал у нас и, в сущности, стал первооткрывателем Кавказа в русской литературе!

    Российские читатели узнали Кавказ именно из произведений Пушкина. А для самого поэта величавая, прекрасная природа юга стала источником прежде не испытанного вдохновения. В посвящении к «Кавказскому пленнику» он говорит:

 

...пасмурный Бешту, пустынник величавый,

 Аулов и полей властитель пятиглавый,

Был новый для меня Парнас.

Забуду ли его кремнистые вершины,

 Гремучие ключи, увядшие равнины…

 

 Впервые вместе с семьей Раевских Пушкин побы­вал на Кавказских Водах в 1820 году. Конная дорога из Ставрополя пролегала в те времена через Георгиевск. Записки спутников поэта, письма рисуют впечат­ления этого долгого необычного путешествия.

На Горячих Водах (так называли Пятигорск до 1830 года) для семьи генерала Н. Н. Раевского сын его Александр снял дом в здешней усадьбе А. Ф. Реброва. Этот дом сохранился в очень измененном виде по ул. Карла Маркса, 6. От того времени сохранились также построенная военнопленными поляками в 1813 — 1814 годах на Горячей горе в Цветнике каменная узкая крутая лестница в 68 ступеней да еще смотровая пло­щадка.

По этим ступеням взбегал юный Пушкин, с галереи нового ванного здания любовался видами на «Бештовый шпиц» и строящийся Горячеводский курортный по­селок. Поднимался он и по крутым каменным тропин­кам к еще не огороженной пропасти Провала; в бесе­дах и философских спорах проводил вечера с Алек­сандром Раевским на берегах Подкумка; вместе с младшим Раевским, Николаем, читал Байрона.

Офицер Г. В. Гераков описал свои встречи здесь с Александром Сергеевичем, лечение серными ваннами, прогулки по Горячей горе, споры на злободневные те­мы. Позднее поэт так охарактеризовал дикий вид мест­ности: «Источники, большей частью в первобытном своем виде, били, дымились и стекали с гор по разным направлениям, оставляя по себе белые и красноватые следы. Мы черпали кипучую воду ковшиком из коры или дном разбитой бутылки».^[1]

Лечились тогда на всех курортах последовательно. На Железных Водах Раевские и Пушкин жили в кал­мыцкой кибитке под охраной солдат и казаков. Об этих днях вспоминал и сопровождавший Раевских до­машний врач Е. П. Рудыковский, лечивший, конечно, и Пушкина. «Жизнь вольная, заманчивая и совсем не похожая на прежнюю, новость и нечаянность впечат­лений, разнообразные прогулки, жизнь в кибитках и палатках, ночи под открытым южным небом и кругом причудливые картины гор, невиданные нравы и племе­на, аулы, сакли и верблюды, дикая вольность горских черкесов, а в нескольких часах пути упорная жестокая война с громким именем Ермолова,— все это должно было чрезвычайно как нравиться юному Пушкину».^[2]

Здесь 26 июля Пушкин сочинил эпилог к «Руслану и Людмиле», напечатанный в последующих изданиях поэмы. Там есть строки:

                            Забытый светом и молвою,

                            Далече от брегов Невы,

                            Теперь я вижу пред собою

                            Кавказа гордые главы.

                            Над их вершинами крутыми,

                            На скате каменных стремнин,

                            Питаюсь чувствами немыми

                            И чудной прелестью картин

                            Природы дикой и угрюмой...

 

Курс лечения закончился на Кислых Водах (Раевские, видимо, жили в офицерских домах Кисловодской крепости). «Богатырскую воду» — нарзан пили из старого колодца — Мясниковского сруба, ванны принимали ледяные, чуть подогретые в огромных грубо сделанных котлах, называемых «самоварами». Вокруг Кислых Вод местность была совсем дикой, поросшей травами выше человеческого роста.

В Кисловодском духане услышал тогда Пушкин рассказ старого казака о том, как черкешенка помогла ему бежать из горского плена. Рассказ этот, по мнению современников Пушкина, послужил сюжетом для «Кав­казского пленника».

Пушкин рисует увиденный глазами пленника пейзаж Кавказа:

 

Великолепные картины!

 Престолы вечные снегов,

Очам казались их вершины

Недвижной цепью облаков,

И в их кругу колосс двуглавый,

В венце блистая ледяном,

Эльбрус огромный, величавый,

Белел на небе голубом...

 

После двухмесячного пребывания на Водах Раев­ские с «недорослем Пушкиным», как шутливо записал себя поэт в путевом документе, уехали в Крым. «Счастливейшие минуты жизни моей провел я посередине семейства почтенного Раевского»,— так вспоминает эти дни сам поэт.

...1829 год. Снова Кавказ. Но Пушкин теперь уже другой. Позади две ссылки, гибель друзей-декабристов, темной тучей нависла над поэтом царская опека. На эту вторую поездку в места, где был счастлив в юности, Александр Сергеевич решился, не спросив разрешения у следивших за ним жандармов (что стало потом причиной резкого выговора Бенкендорфа). Пушкин ехал в Закавказье, в Арзрум, где в действующей армии служили Николай Раевский и сосланные в «теплую Сибирь» декабристы.

В Ставрополе он припомнил; как девять лет назад поразили его снежные горы. «Они были все те же, все на том же месте», но многое уже изменилось вокруг.

Воспоминания влекли его на Воды, поэт решил ненадолго заехать туда.

По пути — в Георгиевске, в «Доме для проезжающих» 15 мая он начал заметки для будущего «Путеше­ствия в Арзрум», и тем же числом помечен черновик стихотворения «На холмах Грузии», которое в этом варианте начиналось так:

 

Все тихо. На Кавказ идет ночная мгла.

Восходят звезды надо мною...

На обратном пути из Арзрума и Тифлиса поэт снова, в третий раз, приехал на Горячие Воды вместе с декабристом Михаилом Пущиным (братом лицейско­го друга, Ивана Пущина) и офицером Руфином Доро­ховым.

Пушкину казалось, что он отлично знает на Водах каждый уголок, но теперь тут многое изменилось. Приглашенные сюда зодчие братья Бернардацци благоустраивали город. В «Путешествии в Арзрум», вспо­миная былую здешнюю дикость, Пушкин описал его новый вид: «Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеле­ные лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость».^[3] Уже была отстроена пятигорская ресторация — гостиница, где, видимо, и остановился в этот приезд поэт. Путешественник Н. А. Нефедьев рассказывал, что в те годы «у источников гремела поэзия и вторилось имя Пушкина». Александр Сергеевич быстро познакомился со здешними обитателями и изучал «водяное общество».

Потом в Кисловодске он, очевидно, жил сперва в Казенной гостинице у Мясниковского сруба — возле нынешней Нарзанной галереи, а затем поселился в Кисловодском доме Алексея Федоровича Реброва вместе с приятелем П. В. Шереметевым. Гостиница же эта, или ресторация, была построена в начале прошлого века из корабельных сосен, срубленных близ Эльбруса. В 1944 году была разобрана, на ее месте теперь обзорная Лермонтовская площадка.

Пушкин лечился усердно. С 21 августа по 6 сентября принял 19 подогретых нарзанных ванн. Михаил Пущин писал об этом брату в Сибирь: «Мы вместе пьем по нескольку стаканов кислой воды и по две ванны принимаем в день».^[4] В новой купальне из двух огромных калмыцких кибиток насчитывалось уже шестна­дцать деревянных ванн. Поэт гулял по молодому парку возле шумливой Ольховки, часто верхом ездил к прия­телю, офицеру Астафьеву, жившему на Солдатской слободке у стен Кисловодской крепости.

8 сентября Пушкин уехал. Дата эта известна из подорожной Горячеводского комендантского управле­ния. «От Горячих минеральных вод,— написали там в его «Открытом листе»,— до города Георгиевска госпо­дину чиновнику 10 класса Пушкину от казачьих постов, по тракту состоящих, давать в конвой по два конновооруженных казака без малейшего задержания». В поэтических описаниях Кавказа Пушкин дости­гает теперь вершин художественного реализма. Под впечатлением этого путешествия написаны «Обвал», «Монастырь на Казбеке», «Делибаш», «На холмах Гру­зии», «Дом», «Калмычке», «Дорожные жалобы» и «Кав­каз подо мною». В черновике последнее стихотворение заканчивалось известными строками:

 

...Так буйную вольность законы теснят,

Так дикое племя под властью тоскует,

Так ныне безмолвный Кавказ негодует,

Так чуждые силы его тяготят.

 

На Кавказских Водах написаны некоторые шуточные стихи к иллюстрациям художника Нотбека для «Евгения Онегина», есть и незаконченные отрывки кавказских стихотворений.

Кроме жемчужин поэзии, путевых записок, писем, навеянных кавказскими впечатлениями, в бумагах Пуш­кина сохранились наброски плана задуманного прозаического «Романа на Кавказских Водах» и начало его первой главы (с датой: 30 сентября 1831 года).

У романа сложная фабула, его события разворачиваются на Водах. В плане Пушкин упоминает и дейст­вительные происшествия (например, похищение горцами за год до его приезда известной московской красавицы Александрины Римской-Корсаковой). Намечены и характеры героев. Главный персонаж не полностью вымышлен, этот офицер в плане носит фамилию Якубовича (прототип героя, в будущем декабрист, в двадцатых годах был сослан на Кавказ за дуэль).^[5] Другой герой, офицер Гранев, побывал в плену у горцев. Он стреляется с соперником Якубовичем и убивает его.

В плане романа Пушкин называет фамилии многих живших на Водах людей: тут и «генерал-баба» Мерлини, сыгравшая позже недобрую роль в преддуэльной травле Лермонтова, и майор Курило (у Пушкина - Курилов или Курисов), о котором солдаты по поводу его дерзких вылазок за Кубань говорили: «Ну, наш Курило закурил». Прообразы двух конкурирующих местных лекарей Хлапенко и Шмидта — доктора Е. П. Рудыковский и А. Цеэ.

В набросках плана много реальных деталей курортной жизни тех лет. Замысел прозаического «Романа на Кавказских Водах» свидетельствует о глубине и точности наблюдений Пушкина.

Выбранная им среда - курортное Пятигорье - позволила населить роман множеством различных представителей тогдашнего общества, случайно собравших­ся на Водах. Все это вместе могло бы стать реалистической картиной из жизни русского общества. Однако Пушкин, видимо, был отвлечен иными темами. Роман не был написан. Черты образа Якубовича и «разбойничья» линия романа появились в повести «Дубровский», а другой герой - сентиментальный любовник Гранев - под именем Гринева стал главным персонажем «Капитанской дочки».

Знал ли Лермонтов о замыслах Пушкина, мы не можем сказать, но некоторые образы и ситуации «Княжны Мери» удивительно совпадают с набросками, сделанными для «Романа на Кавказских Водах». Возможно, объяснение этому - сама кавказская действительность, хорошо знакомая обоим авторам.

Имя Пушкина звучит в названии пятигорских ванн, галереи Железноводска, в названиях улиц, прижизненным «памятником» ему служит дом Реброва в Кисловодске.

Бережливая природа хранит кое-где уже стирающиеся черты времени Пушкина.

Так же великолепны «цепи этих гор, ледяные их вершины, которые издали на ясной заре кажутся странными облаками, разноцветными и недвижимыми».

    Так же стоит на страже вечности «пятихолмный Бешту»  - «новый Парнас» поэта.