С легкой руки Пушкина

                                                                         Кавказ сделался для русских

                                                                         заветною страною не только

                                                                         широкой, раздольной воли,

                                                                         но и неисчерпаемой поэзии.

                                                                                       В. Г. Белинский

       Впечатления от поездок на Северный Кавказ в 1820 и 1829 годах нашли глубокое отражение в творче­стве Пушкина.Величественная природа этих мест, быт и нравы горских народов вдохновили поэта на создание поэм «Кавказский пленник» и «Тазит», свыше десятка шедевров его лирики посвящены кавказской теме. Отдельные произведения были написаны на Кавказе, другие — в южной ссылке и в Петербурге.В эпилоге к «Руслану и Людмиле», созданном на Кислых водах в июле 1820 года, Пушкин вспоминает свою высылку из Петербурга и душевное состояние в те дни:

Я погибал... Святой хранитель

Первоначальных, бурных дней,

О дружба, нежный утешитель

Болезненной души моей!

Ты умолила непогоду;

  Ты сердцу возвратила мир;

  Ты сохранила мне свободу,

  Кипящей младости кумир!..

 Поэт любуется природой Кавказа, хотя «душа, как прежде, каждый час полна томительною думой».

Далече от брегов Невы,

Теперь я вижу пред собою

Кавказа гордые главы.

Над их вершинами крутыми,

На скате каменных стремнин,

Питаюсь чувствами немыми

И чудной прелестью картин

Природы дикой и угрюмой...

 

Свое недавнее пребывание на Кавказских Минеральных Водах Пушкин вспоминал и в стихотворении:

Я видел Азии бесплодные пределы,

 Кавказа дальний край, долины обгорелы,

Жилище дикое черкесских табунов,

 Подкумка знойный брег, пустынные вершины,

Обвитые венцом летучих облаков,

И закубанские равнины!

      Ужасный край чудес!.. там жаркие ручьи

Кипят в утесах раскаленных,

Благословенные струи!

      Надежда верная болезнью изнуренных.

Мой взор встречал близ дивных берегов

      Увядших юношей, отступников пиров,

      На муки тайные Кипридой осужденных,

      И юных ратников на ранних костылях,

      И хилых стариков в печальных сединах.

 

    Поэма «Кавказский пленник» была задумана еще на Кавказе. Пушкин писал ее в Гурзуфе, Кишиневе, Каменке и Киеве около шести месяцев. Эпилог помечен: «Одесса. 1821. 15 мая». Первоначально поэма имела название «Кавказ».

Свою романтическую поэму Пушкин посвятил Н. Н. Раевскому-младшему, с которым еще недавно проводил на Минеральных водах «милые сердцу дни»:

Прими с улыбкою, мой друг,

Свободной музы приношенье:

Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье

 И вдохновенный свой досуг.

 

Поэт вспоминает летние дни 1820 года, которые он провел вместе с Н. Н. Раевским на водах:

Во дни печальные разлуки

Мои задумчивые звуки

Напоминали мне Кавказ,

Где пасмурный Бешту, пустынник величавый,

Аулов и полей властитель пятиглавый,

Был новый для меня Парнас.

Забуду ли его кремнистые вершины,

Гремучие ключи, увядшие равнины,

Пустыни знойные, края, где ты со мной

Делил души младые впечатленья;

Где рыскает в горах воинственный разбой,

И дикий гений вдохновенья

Таится в тишине глухой?..

 

Сюжет поэмы, в подражание властителю дум Байрону, отразил модную в те времена тему любви европейца к девушке из племени, не тронутого цивилизацией. В образе разочарованного пленника Пушкин «хотел изобразить то равнодушие к жизни и ее наслаждениям, ту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи его времени». Герою противопоставлена «цельная, испол­ненная любви и самопожертвования натура черкешенки».

«Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести»,— признавался Пушкин своему кишиневскому приятелю В. П. Горчакову. Поэта привлекает в горцах их любовь к свободе, мирный труд и гостеприимство, национальные песни.

 

Уж меркнет солнце за горами;

Вдали раздался шумный гул;

С полей народ идет в аул,

Сверкая светлыми косами.

Пришли; в домах зажглись огни,

И постепенно шум нестройный

Умолкнул; все в ночной тени

Объято негою спокойной...

 

В поэме много описаний великолепной природы Кавказа. Ее герой,

Влачася меж угрюмых скал,

В час ранней утренней прохлады,

Вперял он любопытный взор

На отдаленные громады

Седых, румяных, синих гор.

Великолепные картины!

Престолы вечные снегов,

Очам казались их вершины

Недвижной цепью облаков,

И в их кругу колосс двуглавый,

В венце блистая ледяном,

Эльбрус огромный, величавый,

Белел на небе голубом...

 

Пушкин любил свою кавказкую поэму. «Местные краски верны,— писал он Гнедичу в апреле 1822 года, - но понравятся ли читателям, избаловаинным поэтически­ми панорамами Байрона и Вальтера Скотта?.. Отеческая нежность не ослепляет меня насчет «Кавказского пленника», но, признаюсь, люблю его, сам не зная за что; в нем есть стихи моего сердца». Сознавая несовершенство образов героев, недостатки композиции и стиля поэмы, поэт и позднее считал ее своей творческой удачей: «Все это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно»,— записал он в 1829 году, перечитав поэму во время путешествия по Кавказу.

История героя поэмы, попавшего в плен к черкесам, заимствована Пушкиным из рассказов людей, с которыми встречался на Кавказе, а также из литературных источников. Известны были и факты пленения горцами генерала Дельпоццо, майора Шведова и дальнего родственника поэта Ф. Н. Немцова.

Достойно внимания и то обстоятельство, что, оказавшись на Кавказе десять лет спустя, Пушкин в «Путешествии в Арзрум» вновь упомянул историю, положенную в основу его первой южной поэмы, как ти­пичную: на горных «вершинах ползали чуть видные стада и казались насекомыми. Мы различили и пастуха, быть может, русского, некогда взятого в плен и состарившегося в неволе».

В своем отзыве о «Кавказском пленнике» Белинский писал: «Какие же действия должны были произвести на русскую публику эти живые, яркие, великолепно-роскошные картины Кавказа при первом появлении в свет поэмы! С тех пор, с легкой руки Пушкина, Кавказ сделался для русских заветною страною не только широкой, раздольной волн, но и неисчерпаемой поэзии...»

И в эпилоге к «Кавказскому пленнику» Пушкин, прощаясь с читателем, еще раз вернулся к своей музе, воспевшей Кавказ:

Так Муза, легкий друг Мечты

К пределам Азии летала

И для венка себе срывала

Кавказа дикие цветы.

Ее пленял наряд суровый

Племен, возросших на войне,

И часто в сей одежде новой

Волшебница являлась мне;

Вокруг аулов опустелых

Одна бродила по скалам

И к песням дев осиротелых

Она прислушивалась там;

Любила бранные станицы,

Тревоги смелых казаков,

Курганы, тихие гробницы,

И шум, и ржанье табунов...

 

Здесь же Пушкин призывает свою музу воспеть «Мстислава древний поединок». Поэта волновали мысли о создании эпической поэмы, посвященной князю Мстиславу Владимировичу Храброму — правителю Тмутараканского государства (XI век). В 1822 году Пушкин работал над планом поэмы. Он собирался рассказать о непобедимых походах князя против хазаров и касогов (тогдашнее название черкесов). Эти события в поэме должны переплетаться со сказочно-былинными эпизодами о любви царевны касогов к кня­зю Мстиславу. Замысел остался незавершенным.

Таков поэтический итог первой поездки Пушкина на Северный Кавказ.

Вторая поездка в 1829 году нашла свое отражение в «Путешествии в Арзрум

во время похода 1829 года», поэме «Тазит», незавершенном «Романе на Кавказских минеральных водах», стихотворениях «Желал я душу освежить», «Калмычке», «Все тихо, на Кавказ идет ночная мгла... (первая ре­дакция стихотворения «На холмах Грузии лежит ночная мгла»), «Дон», «На картинки к «Евгению Онегину» в «Невском альманахе», в строфах о Кавказе «Путешествия Онегина» и эскизном плане о русской девушке и черкесе. Современник и знакомый Пушкина писатель В. В. Измайлов писал П. А. Вяземскому в июне 1829 года: «Пушкин на полете к югу и, вероятно, к новой славе литературной».

Северному Кавказу посвящена первая глава «Путешествия в Арзрум». В ее основу легли путевые записи поэта во время странствования. Первая запись сделана в Георгиевске 15 мая, вторая — во Владикавказе 22 мая.

Пушкин рассказывает в них о встрече и разговорах с Ермоловым, описывает маршрут следования, сравнивая знакомые ему места по первой поездке с их нынешним состоянием.

В «Путешествии в Арзрум» поэт подробно описывает свой новый путь от Георгиевска до Владикавказа и Ларса и дорожные впечатления от посещения этих мест. Он знакомится с древними памятниками горских народов, их бытом и нравами. Привлекают его внимание воинственные черкесы, осетины — «самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе», «спокойные и смелые» женщины, обряд похорон и многое другое. Отношение к ним сочувственное, без тени пренебрежения. Опубликованное в 1836 году на страницах «Современника», «Путешествие в Арзрум» было встречено реакционной булгаринской «Северной пчелой» такой репликой: «Кавказ, Азия и война! Уже в этих трех словах поэзия, а «Путешествие в Арзрум» есть не что иное как холодные записки, в которых нет и следа поэзии».

Вторая кавказская поэма о Гасубе и его сыне Тазите написана по свежим впечатлениями от посещения одного из осетинских аулов вблизи Владикавказа. «Я посетил один из них и попал на похороны. Около сакли толпился народ. На дворе стояла арба, запряженная двумя волами: родственники и друзья умершего съезжались со всех сторон и с громким плачем шли в саклю, ударяя себя кулаками в лоб. Женщины стояли смирно...»

Эти наблюдения Пушкина вскоре вылились в поэтические строки:

             Не для бесед и ликований,

              Не для кровавых совещаний,

              Не для расспросов кунака,

              Не для разбойничьей потехи

Так рано съехались адехи

На двор Гасуба старика.

В нежданной встрече сын Гасуба

Рукой завистника убит

Вблизи развалин Татартуба.

В родимой сакле он лежит.

Обряд творится погребальный.

Звучит уныло песнь муллы.

В арбу впряженные волы

Стоят пред саклею печальной.

Двор полон тесною толпой.

Подъемлют гости скорбный вой

И с плачем бьют нагрудны брони...

 

Убийство сына «рукою завистника» требовало кровной мести. По чеченским обычаям того времени, «обиженные искали случая и средства отомстить не только виновному, но и всему его роду». Старик Гасуб, чеченец (адех), верен заветам старины. Однако младший сын нарушает священный обычай своего дикого народа и отказывается отомстить за убитого брата. Он милосерден к убийце, которого встретил в одиночестве, «израненным и безоружным».

Отец проклинает сына и прогоняет его:

Поди ты прочь — ты мне не сын,

Ты не чеченец — ты старуха,

Ты трус, ты раб...

Будь проклят мной! поди — чтоб слуха

Никто о робком не имел,

Чтоб вечно ждал ты грозной встречи,

Чтоб мертвый брат тебе на плечи

Окровавленной кошкой сел

И к бездне гнал тебя нещадно...

    Таким представил Пушкин отца, приверженца патриархальных устоев своего народа, и сына, представителя новой, гуманной идеологии. В этой трагической коллизии — существо поэмы «Тазит». Кро­ме того, в поэме реалистично описана своеобразная жизнь горцев, распространенный обычай аталычества (отдавать малолет­них сыновей на воспитание в чужие аулы и к другим народностям), воинские забавы молодежи и высказаны мысли об исторической судьбе этого народа.

Белинский восторженно отозвался о по­эме: «Случилось так, что и одно из последних произведений Пушкина опять посвящено было тому же Кавказу, тем же горцам. Но какая огромная разница между «Кавказским пленником» и «Галубом»!^[1]Словно в разные века и разными поэтами написаны эти две поэмы!..»

Поэма «Тазит» была начата Пушкиным вскоре по возвращении из Арзрума. Вновь он вернулся к работе над ней в 1833 году, так и не окончив ее.

С Северным Кавказом связан также неосуществленный замысел «Романа на Кавказских минеральных водах». В свои приезды на воды Пушкин наблюдал жизнь съехавшихся на лечение русских семейств, наполненную забавами и развлечениями и не лишенную неожиданностей и даже опасностей.

По семи наброскам, написанным осенью 1831 года, можно судить о замысле их автора. В центре повествования не черкес, а русский: офицер Якубович собирается похитить красавицу Алину Корсакову, но цели своей не достигает. Среди других персонажей, большинство которых знакомые Пушкина по Москве, Петербургу, Кавказу, мать героини М. И. Римская-Корсакова, супруги Мерлини, майор Курилов и другие. Даже по одному наброску «Теперешнее состояние Кавказа и прежнее» можно судить о широте задуманного романа, а вернее, большой повести из жизни «Общества на водах»^[2].

К впечатлениям 1829 года относится также план поэмы «Русская девушка и черкес»: «Станица -  Терек -  за водой -  невеста  - черкес на том берегу -  она назначает ему свидание - он хочет увезти ее -  тревога -  бабы берут его в плен -  отсылают в крепость -  обмен -  побег девушки с черкесом».

С. М. Бонди, впервые опубликовавший этот план, так комментирует его: «Станица, из которой все казаки ушли на войну, остались одни бабы; девушки ходят за водой — среди них невеста (очевидно ушед­шего на войну казака); черкес на том берегу - она назначает ему свиданье; во время ночного свиданья, очевидно, тревога; бабы берут черкеса в плен, отсылают в крепость. Затем происходит обмен пленниками, черкес возвращается домой и девушка-казачка бежит с черкесом». Таков неосуществленный замысел Пушкина.

15 мая 1829 года датирована первая редакция одного из лучших стихотворений Пушкина — «На холмах Грузии лежит ночная мгла». Это было в Георгиевске.

Все тихо — на Кавказ идет ночная мгла,

Восходят звезды надо мною.

Мне грустно и легко — печаль моя светла,

Печаль моя полна тобою —

Тобой, одной тобой — унынья моего

Ничто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит оттого,

Что не любить оно не может...

 

Первые две строфы стихотворения немно­гим отличаются от окончательной редакции.

Изменено лишь начало:

На холмах Грузии лежит ночная мгла;

 Шумит Арагва предо мною...

 

   В таком виде и без отброшенной последней строфы («Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь...») стихотворение было опубликовано в альманахе «Северные цветы» на 1831 год. Его связывают с Н.Н.Гон­чаровой на том основании, что в период сватовства к Наталье Николаевне Пушкин не мог говорить о любви к другой женщине и возвращении прежнего чувства. Близкий друг Пушкина В. Ф. Вяземская, посылая в 1830 году М. Н. Волконской стихотворение «На холмах Грузии лежит ночная мгла» (тогда еще не изданное), сообщает, что стихи обращены к невесте поэта Н. Н. Гончаровой.

Кавказским наблюдениям и впечатлениям обязаны своим появлением также стихотворения «Калмычке» и «Дон», о которых мы уже писали, а также и «Был и я среди донцов». Глубоко проникновенны малоизвестные строки из ранней редакции «Путешествия Онегина», где поэт вспоминает свое посещение Кавказа:

Во время оное былое!..

В те дни ты знал меня, Кавказ,

В свое святилище глухое

Ты призывал меня не раз.

В тебя влюблен я был безумно.

Меня приветствовал ты шумно

Могучим гласом бурь своих.

Я слышал рев ручьев твоих,

И снеговых обвалов грохот,

И клик орлов и пенье дев...

 

Неизменный интерес великого поэта к кавказской тематике подтверждается также сохранившимися в его библиотеке книгами Платона Зубова «Шесть писем о Грузии и Кавказе, писанные в 1833 году» (М., 1834) и «Подвиги русских воинов в странах Кавказских с 1800 по 1834 год» (Спб., 1835—1836).

Значение Кавказа для творчества Пушкина было огромно. Об этом еще при жизни поэта писал Н. В. Гоголь в следующих проникновенных строках: «Судьба как на­рочно забросила его туда, где границы России отличаются резкою величавою характерностью; где гладкая неизмеримость России прерывается подоблачными горами и обвевается югом. Исполинский, покрытый вечным снегом Кавказ, среди знойных долин поразил его; он, можно сказать, вызвал силу души его и разорвал последние цепи, которые еще тяготели на свободных мыслях. Его пленила вольная поэтическая жизнь дерзких горцев, их схватки, их бы­стрые, неотразимые набеги; и с тех пор кисть его приобрела тот широкий размах, ту быстроту и смелость, которая так дивила и поражала только что начинавшую читать Россию. Рисует ли он боевую схватку чеченца с казаком — слог его молния; он так же блещет, как сверкающие сабли, и летит быстрее самой битвы. Он один только певец Кавказа: он влюблен в него всею душой и чувствами; он проникнут и напитан его чудными окрестностями, юж­ным небом...»^[3].