Чёрный,К.Г. Пушкин и Кавказ/К.Г.Чёрный. – Ставрополь: Крайиздат,1950. – С.6-7,39-41,46-48.

 

                               Первая поездка

                                           (1820)

<…> На возвращение Александра I Пушкин пишет:

Ура! В Россию скачет

Кочующий деспот.

Спаситель громко плачет,

А с ним и весь народ.

Мария в хлопотах Спасителя стращает:

«Не плачь, дитя, не плачь, сударь:

Вот бука, бука — русский царь!»

Царь входит и вещает:

«Узнай, народ российский,

Что знает целый мир:

И прусский, и австрийский

Я сшил себе мундир»...

Молодой, страстный, непримиримый Пушкин нёс расцвечен­ное живым поэтическим словом знамя борьбы против царя и его реакционного правительства. Но на стороне царя и правительст­ва была сила. Политические стихи молодого Пушкина вызвали гнев Александра. Он решил сослать Пушкина в Сибирь или на Соловки. Но, вызвав жестокую ненависть царя, Пушкин в то же время стяжал глубокие симпатии среди людей «ума и чести». Заступничество Карамзина, Жуковского и других передовых лю­дей того времени помешало Александру осуществить свой первоначальный замысел. За дерзкие, свободолюбивые стихи и эпиграммы двадцатилетний Пушкин был сослан на юг, в Екатеринослав, в распоряжение попечителя комитета о колонистах южного края России генерала Инзова. В Екатеринославе Пушкин пробыл недолго. Но и это недолгое пребывание дало Пушкину много ценного и интересного материала, как нельзя более соответствовавшего складу его поэтического революционного темперамента. Весной 1820 года здесь пятьдесят деревень подняли восстание, которое жестоко было подавлено правительственными войсками. Это событие не могло не взволновать вольнолюбивой души поэта. В какой-то степени оно и стало источником творческого вдохновения, зародившего в душе его прекрасное творение поэтической мысли -  поэму «Братья разбойники».

В Екатеринославе Пушкин заболел тяжёлой формой лихорадки. По счастью для поэта в конце мая в Екатеринослав приехал со своей семьёй генерал Раевский. Старый прославленный генерал направлялся на Кавказские минеральные воды. В день приезда, не дав себе даже отдохнуть, генерал со своим сыном разыскал А. Пушкина. Одиночествующий Пушкин лежал в убогой хате, сгорая от высокой температуры. Генералу нетрудно было уладить вопрос о поездке Пушкина на Кавказ. Для самого же Пушкина поездка на Кавказ была большим счастьем. «С детских лет путешествия были моей любимой мечтою», — писал он впоследствии.

В конце мая семья Раевских, а вместе с нею и Пушкин, покинули Екатеринослав, направляясь на Кавказские минеральные воды. Пушкина радовали новые и свежие впечатления, которые давала ему поездка. Путешественники переправлялись через Днепр неподалёку от его знаменитых порогов и острова, где жила казацкая вольница, прославленная впоследствии вдохновенно и ярко Н. В. Гоголем. У Мариуполя все покинули коляски, что­бы полюбоваться прибоем Азовского моря. Донские станицы, ко­торыми ехали Раевские, открыли перед Пушкиным неисчерпаемое богатство народных сказаний о героях борьбы за свободу трудового крестьянства — Разине, Пугачёве, Болотникове, Булавине. Широкими и богатыми степями Войска Донского доехали до Ставрополя. В Ставрополе остановились для кратковременного отдыха. Город произвёл на путников хорошее впечатление. : «...Ставрополь, - писал оттуда генерал в письме к своей дочери,— уездный город, на высоком и приятном месте и лучшем для здоровья жителей всей Кавказской губернии. В нём нашёл я каменные казённые и купеческие дома, сады плодовитые и немалое число обывателей, словом, преобразованный край, в который едущего ничего, кроме отдалённости страшить не должно».[1]) Проливной дождь и сильная гроза заставили путников, как писал в том же письме старый генерал, остановиться «за сорок вёрст от Георгиевска». На другой день путники прибыли в Георгиевск. Для семьи Раевских этот город был особенно близок. Здесь прошли ранние годы военной жизни генерала Раевского. Старый генерал, в сопровождении Пушкина и сына Николая, ходил по городу, взволнованный воспоминаниями. С Георгиевском были связаны яркие переживания молодости, здесь родился старший сын генерала. Генерал искал дорогие места, но «не нашел и следов моего жилища и места рождения твоего брата Александра», -  сообщал он в письме к дочери.

Через день путники достигли конечного пункта своего путешествия — Горячих Вод (ныне Пятигорск).

Общение Пушкина с семьёй Раевских имело самые благодетельные последствия. Николай Николаевич Раевский -  генерал русской армии, ученик Суворова, пользовался большой и вполне заслуженной славой. Во время Отечественной войны русского народа против Наполеона он командовал 7 корпусом 1-й Армии Багратиона. Народная молва создала ему немеркнущую славу героя великой битвы за Могилёв. Против 10-тысячного корпуса Н. Н. Раевского стоял с шестидесятитысячным войском марщал Даву. Силы были неравные. Генерал Раевский взял своих сыновей Александра и Николая за руки и пошёл с высокоподнятой головой на неприступную неприятельскую батарею, закричав войскам:

«Ребята! Вот я ваш генерал и сыновья мои со мной! Вперёд же, вперёд!»

 

                             Вторая поездка

                                     (1829)

 

<…>

Намерение поехать на Кавказ высказано А. С. Пушкиным впервые в письме к брату в 1827 году. Письмо это писано в Москве 8 мая. В письме говорилось:

«Что ты мне не пишешь и что не пишет ко мне твой командир? Завтра еду в Петербург, увидеться с дражайшими родителями comme on dit и устроить свои денежные дела. Из Петербурга поеду или в чужие края, т. е. в Европу, или восвояси, т. е. во Псков, но вероятнее, в Грузию — не для твоих прекрас­ных глаз, а для Раевского. Письмо доставит тебе М. И. Корсакова, чрезвычайно милая представительница Москвы. Приезжай на Кавказ и познакомься с нею — да прошу не влюбиться в дочь. Кончилась ли у вас война? Видел ли ты Ермолова и каково вам после его?»

О причинах своей поездки Пушкин высказался ещё несколько раз, в частности в письме к Бенкендорфу. Но письмо к Бенкендорфу в данном случае едва ли может быть принято во вни­мание. Дело в том, что это письмо носит характер объяснения, которое даёт обвиняемый. Пушкин не стремился в нём раскрывать истинных причин своей поездки, а ограничился той версией, которая, в рамках официального объяснения, носила бы более или менее правдоподобный характер. Зато письмо к брату, хотя и написанное в очень сжатых выражениях, если не может нам сразу и полностью раскрыть причин, вызвавших поездку поэта на Кавказ, то во всяком случае может натолкнуть исследователя на правильное решение вопроса. Очень важно в письме, во- первых, то, что поэт в выборе места, куда он может поехать,— отдаёт предпочтение Грузии («но вероятнее в Грузию»); во-вторых, его чрезвычайно прельщает встреча с Раевским; в-третьих, - он живо интересуется войной на Кавказе. Наконец, это же письмо наталкивает читателя на мысль, насколько живо и глубоко интересовался А. С. Пушкин кавказской проблемой, кавказскими делами.

Пребывание в Петербурге в окружении великосветской черни было глубоко тягостно поэту. Он задыхался в этой растленной морально атмосфере, кроме того «отеческая» опека Николая и шефа жандармов Бенкендорфа висела над ним угрозой непосредственной расправы, ссылки, заточения.

Изнывая в тишине,

Не хочу я быть утешен,-

Вы ж вздохнете ль обо мне,

Если буду я повешен?

 

записал он в дневник Ек. Н. Ушаковой.

В поездке на Кавказ нельзя не усмотреть проявления враждебности к существующему крепостническому режиму. Кавказ был местом ожесточённой международной борьбы, он был в то же время и местом ссылки многих друзей Пушкина - декабристов. Известно, что жестокая расправа Николая I с декабристами не только не поколебала личных, общественных симпатий поэта к декабристам, а, наоборот, заставила его подчеркнуть своё родство с жертвами жестокого террора.

Бог помочь вам, друзья мои,

И в бурях, и в житейском горе,

В краю чужом, в пустынном море,

И в мрачных пропастях земли!

                               («19 октября 1827»).

Пребывание декабристов на Кавказе, при наличии у поэта глубокого интереса к Кавказу, явилось тем решающим фактором, который смутной желание бежать из Петербурга или даже из России (письмо к П. Вяземскому) определил для Пушкина в устойчивое желание ехать на Кавказ. В письме к брату это желание объяснено как желание увидеть Н. Раевского. Но что таится за этим желанием увидеть Н. Н. Раевского? Оно связано было с лучшими сторонами жизни поэта: первая поездка на Кавказ, жгучие литературные споры, декабристы. Не испросив разрешения, 9 марта 1829 года А..С. Пушкин выехал из Петербурга. У врагов не спрашивают о том, как себя вести. Поездкой на Кавказ Пушкин бросил вызов врагам, на Кавказ он ехал к своим друзьям, братьям, единомышленникам.

К 1829 году желание ехать на Кавказ, в Грузию, у Пушкина созрело совершенно определённо. Об этом свидетельствуют достаточно убедительно два факта: генерал Н. Н. Раевский, герой Бородина, находился в начале года в Петербурге. Он приехал туда, чтобы хлопотать за своего старшего сына Александра Николаевича, высланного Воронцовым из Одессы в Полтаву.

Нет прямых свидетельств встречи А. С. Пушкина с Н. Н. Раевским и разговора между ними, но совершенно бесспорно, что Раевскому стало известно намерение поэта ехагь в Грузию. Генерал Раевский писал своему сыну Николаю Николаевичу, командовавшему Нижегородским драгунским полком и находив­шемуся в Тбилиси. «Я возвращаюсь из Петербурга, мой друг Николушка, и письмо сие в третий раз начинаю писать тебе. Пушкин хотел из Петербурга к тебе ехать, потом из Москвы, где нездоровье его ещё раз удержало, я ожидаю его извещения и письмо сие назначено к отправлению с ним».

В конце письма генерал Раевский ещё раз возвращается к мысли о поездке Пушкина в Грузию. Это первое свидетельство.

Во-вторых, уезжая из Петербурга, А. С. Пушкин отметился в полиции выехавшим в Тифлис, по подорожной, которая была выписана ему 4 марта 1829 года для проезда в Тифлис и обратно.

9 марта 1829 года поэт покинул Петербург.

Так началась поездка Пушкина, вызванная не каким-нибудь случайным настроением, а явившаяся весьма обдуманным шагом поэта, подсказанным ему его духовными интересами. И в этом шаге поэта проявилась его свободолюбивая натура, сказались его патриотические настроения, мужественный характер борца, бросающего крепостникам вызов, не скрывающего своей к ним вражды.

Именно так, как акт враждебный и была расценена поезд­ка А. С. Пушкина в Грузию в придворных кругах.

Вслед за отъездом поэта шеф жандармов Бенкендорф сообщает петербургскому военному генерал-губернатору Голенищеву-Кутузову об отъезде Пушкина на Кавказ и о необходимости учредить там над ним тайный надзор. В ответ на это петербург­ский губернатор сообщал, что о тайном надзоре за Пушкиным сообщено на Кавказ командующему Кавказским военным кор­пусом И. Ф. Паскевичу. В свою очередь И. Ф. Паскевич приказал начальнику своего штаба барону Д. Е. Остен-Сакену предупредить тифлисского военного губернатора генерала С. С. Стрекалова о предстоящем прибытии А. С. Пушкина и об учрежде­нии тайного надзора над ним. В этом предупреждении говорилось:

«Известный стихотворец, отставной чиновник X класса, Александр Пушкин отправился в марте месяце из С. Петербур­га в Тифлис, а как по Высочайшему Е. И. В. повелению состоит он под секретным надзором, то по приказанию е. с. (графа Паскевича), имея честь донести о том, в. пр. покорнейше прошу не оставить распоряжением вашим о надлежащем надзоре за ним по прибытии его в Грузию».

Генерал Стрекалов также не замедлил дать директиву тифлисскому губернатору, приказывая обратить на поведение А. С. Пушкина самое серьёзное внимание и доносить секретно об образе его жизни.

Таким образом, ещё до приезда поэта в Тбилиси, были предприняты все полицейские меры, которые не оставляли бы без контроля ни единого его шага.

Влечение Пушкина на Кавказ было расценено в канцелярии III отделения как свидетельство политической враждебности Пушкина. На Кавказе находились люди, в рядах армии отбывающие наказание за причастность к революционным событиям 14 декабря. Бенкендорф, зная об огромном влиянии поэтического слова Пушкина на смелые и умные головы декабристов, боялся этой встречи поэта с декабристами и предпринял все меры для того, чтобы иметь самую полную и самую точную информацию о поведении поэта, информацию, которая давала бы III отделению возможность быть готовым и на практические меры против пушкинского «самовольства».

А. С. Пушкин же оставался, отправившись в Тбилиси, верным себе. Поездка была очевидным проявлением его враждебности самодержавию, и полицейские меры, предпринятые «личной его императорского величества» канцелярией недвусмысленно это доказывали. Эту поездку нельзя иначе рассматривать как свидетельство обострения в той неравной борьбе, которую вел мужественный поэт с царским самодержавием и крепостническим режимом.

Услужливые писаки из лагеря литературной реакции не преминули в угоду господствующей клике поездку Пушкина ис­толковать в клеветнических целях, попытаться опорочить поэта в глазах общественного мнения, изобразив его человеком мелких страстей и мелких интересов. Так, печально известный литератор, тайный шпион Бенкендорфа Булгарин писал своему шефу о Пушкине: «Можно смело утверждать, что это путешествие устроено игроками, у коих он в тисках. Ему верно обещают золотые горы на Кавказе, а когда увидят деньги или поэму, то выиграют – и конец».

      <…> В поездку 1829 года Пушкин проявил себя поэтом передовым, прогрессивным, думающим о судьбе своей страны и своего народа.

Как уже говорилось выше, из Москвы Пушкин выехал 1 мая. В начале мая произошла встреча с Ермоловым в Орле.

Дальнейший маршрут Пушкина был таков: поэт проезжает через Елец, Новочеркасск, Ставрополь-Кавказский, Георгиевск, оттуда заезжает на Горячие воды (в Пятигорск) и возвращается обратно в Георгиевск.

В Новочеркасске у Пушкина произошла встреча, которую нельзя обойти молчанием. Это была встреча с Владимиром Алексеевичем Мусиным-Пушкиным. В. А. Мусин-Пушкин — член Северного общества декабристов, до процесса декабристов - капитан лейб-гвардии Измайловского полка, просидел некоторое вре­мя в Петропавловской крепости, затем был направлен в Петровский пехотный полк в качестве солдата, а 4 февраля 1829 года приказом Николая I был переведён в Тифлисский пехотный полк. Одновременно с этим Паскевичу предложили иметь за ним тай­ный и бдительный надзор.

Мусин-Пушкин ехал по приказу царя в Тифлисский пехотный полк, А. С. Пушкин охотно согласился ехать дальше вместе. В «Путешествии в Арзрум» он записал об этой встрече коротко: «В Новочеркасске нашёл я графа П(ушкина) ехавшего также в Тифлис, и мы согласились путешествовать вместе». Конечно, эта встреча Пушкина с разжалованным декабристом была простой случайностью и она сама по себе не даёт основания для каких- либо выводов и обобщений, однако, она даёт нам право констатировать, что дальнейшее путешествие А. С. Пушкин продол­жал не один, а в обществе человека, причастного к политическому акту, направленному против царского самодержавия.

Приезд в Ставрополь пробудил в поэте воспоминания о первой поездке на Кавказ в 1820 году. «В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мне взоры тому ровно девять лет. Они были всё те же, всё на том же месте. Это снежные верши­ны Кавказской цепи». Эти же воспоминания о поездке 1820 года вызвали короткую и яркую запись о Пятигорске: «Из Георгиевска я заехал на Горячие воды. Здесь нашёл большую перемену: в моё время ванны находились в лачужках, наскоро построенных. Источники, большею частью в первобытном своём виде, били, дымились и стекали с гор по разным направлениям, оставляя по себе белые и красные следы. Мы черпали кипучую воду ковшиком из коры или дном разбитой бутылки. Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведён по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зелёные лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость...

Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей, но мне было жаль их прежнего, дикого состояния, мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогоро­женных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался. С грустью оставил я воды и отправился обратно в Георгиевск. Скоро настала ночь. Чистое небо усеялось миллионами звёзд. Я ехал берегом Подкумка. Здесь бывало сиживал со мною А .Р(аевский), прислушиваясь к мелодии вод. Величавый Бешту чернее и чернее рисовался в отдалении, окружённый горами, своими вассалами и наконец исчез во мраке...»

Эти воспоминания перебрасывали мостик между 1820 и 1829 годами. Поездка в 1829 году вновь возвращала поэта к поре молодости и прекрасным впечатлениям, оставшимся после первого путешествия. Результатом первой поездки явился «Кавказский пленник». Вторично поэт приехал на Кавказ в пору своей идеологической и творческой зрелости. Пушкин снова видел Кавказ, но видел его более углублённым взглядом. Не случайно в «Путешествии в Арзрум» возникла запись: «Здесь (в Ларсе,—К- Ч.) нашёл я измаранный список «Кавказского пленника», и, признаюсь, перечёл его с большим удовольствием. Всё это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно».

Между первой и второй поездкой на Кавказ лежало такое событие, как восстание на Сенатской площади. В душе поэта зрели новые творческие замыслы.

27 мая в 11 часов вечера Пушкин прибыл в Тбилиси.

Пребывание Пушкина здесь было непродолжительным, но оно, несомненно, усилило стремление поэта ехать далее, в действующую армию, не только потому, что поэт не застал в городе Н. Н. Раевского, но ещё и потому, что в Тбилиси интерес к войне у Пушкина значительно возрос. Речь шла о войне за исконные грузинские земли, насильственно отторгнутые Турцией в прежние века. Получив разрешение от Паскевича, А. С. Пушкин немедленно выехал из Тбилиси, держа направление на Каре, в котором надеялся догнать части действующего корпуса Паскевича.

Поэт спешил. Он максимально сокращает свои остановки, скупо заносит в свой дневник впечатления об этой быстрой поездке. За исключением одного: он встречает у Гергер гроб с телом Грибоедова. Эта печальная встреча потрясла Пушкина: «Отдохнув несколько минут, я пустился далее и на высоком берегу реки увидел против села крепость Гергеры. Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега. Я переехал через, реку. Два вола, запряжённые в арбу, подымались на крутую дорогу. Несколько грузин сопровождали арбу. — Откуда вы, — спросил я их. — Из Тегерана. — Что вы везёте? — Грибоеда. — Это бы­ло тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис. Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году, в Петербурге, перед отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия».

Пушкин тяжело скорбит по поводу смерти А. С. Грибоедова. В то же время смерть Грибоедова заставляет его высказать ряд суждений о судьбе русского писателя в николаевской России. «Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, — всё в нём было необыкновенно привлекательно. Рождённый с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении».

Размышления А. С. Пушкина, вызванные встречей с гробом покойного писателя, заканчиваются следующей мыслью:

«Как жаль_; что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей, но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны».

Как поэт, который в каждом жизненном явлении видел политическую подоплёку, Пушкин, говоря о смерти Грибоедова, подчёркивает мысль об ужасающем режиме царского самодержавия, лишающем писателя, близкого к народу, возможности свободно говорить. Пушкин подчёркивает мысль о трагической судьбе писателя, поднимающего свой голос против деспотизма и в защиту народа. В тайных канцеляриях царизма таким людям выносился жестокий приговор, приводимый в исполнение при первой же благоприятной возможности. Критика самодержавия— вот что является политическим стержнем пушкинских высказываний по поводу трагической гибели А. С. Грибоедова.

В то же время в словах Пушкина звучит скорбь русского человека, видящего в смерти своего великого современника тяжёлую утрату для русского народа, для русской культуры.