Валерик

Шестого июля, едва стало светать, отряд генерала Галафеева выступил в поход в Малую Чечню по направлению к аулу Большой Чечень. Два дня спустя отряд, вступив в Гойтинский лес, встретил ожесточенное сопротивление горцев. Рассеяв после упорного боя ряды противника, русские войска заняли аул Гехи. Одиннадцатого июня утром отряд генерала Галафеева двинулся дальше к речке Валерик, где произошло кровавое сражение.

В стихотворении «Валерик», которое, по справедливости, считается непревзойденным образцом батальной поэзии, Лермонтов с художественным реализмом изобразил основные этапы похода, короткие привалы, перестрелки, удалые сшибки-поединки и картину жестокого рукопашного боя.

Потрясающую картину этого жестокого боя Лермонтов дал в стихотворении «Валерик». «Валерик» - это проникновенная поэтическая исповедь, обращенная к В. А. Лопухиной (в замужестве Бахметевой). Любовь к этой женщине поэт пронес через всю свою недолгую жизнь. Вот почему это произведение предельно искренне от первой и до последней строки.

Когда сражение приходило к концу, в стрелковой цепи Лермонтов встретился с Лихаревым. Они пошли об руку, и часто, в пылу беседы, неосторожно останавливались. Горская пуля метка, и винтовка почти не дает промаха. В одну из таких остановок пуля поразила Лихарева, и он упал навзничь, сраженный насмерть.

О битве при Валерике дореволюционный историк кавказских войн А. Юров писал: «Если лесной бой принадлежит к числу труднейших операций на войне, то картина боя в вековом чеченском лесу поистине ужасна. Здесь управление войсками невозможно, и начальству оставалась одна надежда на беззаветную доблесть и боевую сметку солдата. Неприятель был невидим, а между тем каждое дерево, каждый куст грозил смертью. Едва разорвется цепь или часть ослабеет от убыли, как точно из земли вырастали сотни шашек и кинжалов и чеченцы, с потрясающим даже привычные натуры гиком, бросались вперед. Хороший отпор — и все снова исчезает, только пули градом сыпятся в наши ряды, но горе, если солдаты терялись или падали духом: ни один из них не выносил своих костей из лесной трущобы»¹.

В стихотворении «Валерик» поэт ничего не говорит о своем участии в битве. Зато он с неповторимой силой рисует безвестных героев-солдат.

Между тем Лермонтов не только активно участвовал в сражении при Валерике, будучи впереди, но и проявил беззаветную храбрость, что и было отмечено в «Журнале военных действий отряда».

Генерал Галафеев в донесении своем генерал-адъютанту Граббе от 8 октября 1840 года высоко оценил храбрость Лермонтова.

В стихотворении, посвященном описанию битвы при Валерике, Лермонтов показал себя великим художником- реалистом. По мнению военных специалистов, картины боя нарисованы в «Валерике» столь жизненно, что не оставляют желать ничего лучшего. Но самое главное в этом произведении, которое по справедливости называют жемчужиной его поэзии, — то, что Лермонтов с большой силой выразил русский, народный взгляд на войну.

Окрестный лес, как бы в тумане,

Синел в дыму пороховом.

А там вдали грядой нестройной,

Но вечно гордой и спокойной,

Тянулись горы – и Казбек

Сверкал главой остроконечной.

И с грустью тайной и сердечной

Я думал: жалкий человек.

Чего он хочет!.. небо ясно,

Под небом места много всем,

Но беспрестанно и напрасно

Один враждует он – зачем?..

В. Г. Белинский относил «Валерик» к замечательнейшим произведениям Лермонтова. «Оно отличается, — писал великий русский критик, — этою стальною прозаичностью выражения, которая составляет отличительный характер поэзии Лермонтова и которой причина заключалась в его мощной способности смотреть прямыми глазами на всякую истину, на всякое чувство, в его отвращении прикрашивать их».

Кровавое сражение при Валерике привело Лермонтова к созданию одного из замечательнейших произведений в русской литературе, направленного против захватнических войн и проникнутого искренним чувством братства народов.

Лермонтов — автор знаменитого «Бородина» — говорит устами русского солдата-героя:

Уж постоим мы головою

За родину свою!

Лермонтов, изображая битву при Валерике, думал:

...жалкий человек

Чего он хочет!..

Такие мысли пришли потому, что Лермонтова уже тяготила братоубийственная война русских с горцами. Он стремился в круг литературных интересов.

Несколько позднее, в ноябре 1840 года, Лермонтов сообщал А. А. Лопухину из крепости Грозной о том, что стал начальником «команды охотников». Но затем письмо становится грустным и помогает понять большую неудовлетворенность Лермонтова:

«Писем я ни от тебя, ни от кого другого уже месяца три не получал. Бог знает, что с вами сделалось; забыли, что ли? или [ваши письма] пропадают? Я махнул рукой. Мне тебе нечего писать: жизнь наша здесь вне войны однообразна, а описывать экспедиции не велят. Ты видишь, как я покорен законам. Может быть когда-нибудь я засяду у твоего камина и расскажу тебе долгие труды, ночные схватки, утомительные перестрелки, все картины военной жизни, которых я был свидетелем...»

В Дагестане и в Чечне

Пока отряд генерала Галафеева ходил по Малой Чечне, Шамиль обратил внимание на Северный Дагестан, обороняемый малочисленными силами царских войск. Собрав под Чиркеем громадные силы, численностью от 10 до 12 тысяч человек, Шамиль двинулся в Аварию.

Вот почему, получив известие об этом, генерал Галафеев вынужден был, оставив часть войск своего отряда в крепости Грозной, с остальными силами 17 июля 1840 года выступить в Темир-Хан-Шуру. Лермонтов, как офицер, командированный «на левый фланг Кавказской линии для участвования в экспедиции в отряде под начальством генерал-лейтенанта Галафеева», выступил в составе отряда в Северный Дагестан.

Сделав за 12 дней 150 верст, отряд генерал-лейтенанта Галафеева 29 июля прибыл в Темир-Хан-Шуру.

В нашем распоряжении имеется неоспоримое доказательство пребывания Лермонтова в Темир-Хан-Шуре. Это найденный в 1940 году лермонтоведом Н. Пахомовым альбом сослуживца Лермонтова по отряду генерала Галафеева князя П. А. Урусова. В числе почти 150 зарисовок карандашом, пером и акварелью находится сделанный неумелой рукой весьма ценный и интересный для лермонтоведов рисунок карандашом, на котором, судя по надписи, изображены «Ламберт, Долгорукий, Лермонтов, Урусов, Евреинов на привале в Шуре в 1840 году». В этом же альбоме находится собственноручный рисунок Лермонтова, являющийся подготовительным наброском к акварели «Эпизод из сражения при Валерике», исполненный поэтом совместно с художником Г. Г. Гагариным и изображающий центральную группу акварели.

С Дагестаном связано одно из лучших созданий лермонтовского гения — стихотворение «Сон». В основе сюжета этого произведения лежит подлинный случай, рассказанный поэту его сослуживцем подполковником генерального штаба Б. К. Шульцем. В 1839 году, при штурме дагестанской крепости Ахульго, Шульц был тяжело ранен и целый день пролежал на поле сражения один среди убитых. Ночью его подобрали. Заинтересованный этим рассказом Лермонтов спросил Шульца, что он чувствовал, когда лежал один среди убитых. Шульц отвечал поэту, что он чувствовал беспомощность, жажду под палящими лучами солнца, но в полузабытьи мысли его неслись к любимой девушке, из-за которой он очутился на Кавказе, так как родители его не дали согласия на их брак. «Помнит ли она меня, — вспоминал рассказчик, — чувствует ли, в каком жалком положении очутился ее жених».

Несколько дней спустя Лермонтов, по словам Шульца, поблагодарил его за сюжет и прочел ему стихотворение «Сон». В искренности рассказа Шульца вряд ли можно сомневаться, ибо, по словам лиц, знавших его, это был человек правдивый, чуждый хлестаковщине.

Однако было бы ошибочным считать рассказ Шульца единственным источником лермонтовского произведения. В стихотворении «Сон» явственно слышны отзвуки песен терских казаков. Особенно близка лермонтовскому стихотворению старинная казачья песня, записанная в 1901 году в станице Червленной, в которой звучат такие проникновенные строки:

…Откачника-ся, моя грусть тоска-печаль

От ретивого сердца моего,

Мне вечор-то вечер, доброму молодцу,

Мне малым-то малешенько спалось.

Во сне виделось мне нехорошо:

Еще будто я-то лежу, раздобрый молодец,

Еще почернело-то мое тело белое

На дунайской, на дикой степи,

Еще почернело-то мое тело белое

Черней матушки мать-сырой земли…

Под пером Лермонтова рассказ офицера Шульца терские казачьи песни превратились в чудесный художественный сплав, в подлинную жемчужину поэзии: глубокую по мысли и совершенную по содержанию. Стихотворение поражает своим реализмом.

Лежал один я на песке долины;

Уступы скал теснилися кругом,

И солнце жгло их желтые вершины,

И жгло меня, но спал я мертвым сном.

Эти замечательные лермонтовские строки точно воспроизводят желтый пейзаж песчаной долины реки Шура-Чай близ горы Кумтеркале. Кумтеркале (песчаная крепость) единственная в Дагестане гора с желтой песчаной вершиной. В других районах Дагестана горные вершины или покрыты лесом, или представляют собою серую громаду огромных скал. Во времена Лермонтова через эту долину проходил почтовый тракт на Темир-Хан-Шуру. В ауле Кумтеркале находилась почтовая станция.

Лермонтов пробыл в Дагестане несколько дней. Узнав о марше отряда генерала Галафеева, Шамиль поспешно очистил Аварию. 2 августа 1840 года русские войска выступили из Темир-Хан-Шуры и через Миатлинскую переправу возвратились в крепость Грозную.

В конце сентября 1840 года, после кратковременного пребывания в Пятигорске, где он лечился, Лермонтов снова в крепости Грозной.

26 сентября отряд генерал-лейтенанта Галафеева выступил из крепости Грозной через Ханкальское ущелье к Аргуну. Уже в самом начале похода Лермонтов «в делах 29-го сентября и 3-го октября... обратил на себя особенное внимание» начальника отряда «расторопностью, верностью взгляда и пылким мужеством». 4 октября отряд генерала Галафеева в бою у аула Шали нанес сильное поражение противнику, который действовал под командованием самого имама. В «Журнале военных действий», записано, что «в этот день отличились храбростью и самоотвержением при передаче приказаний под огнем неприятеля Кавалергардского ее величества полка поручик граф Ламберт и Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов».

В этом походе Лермонтов близко сходится с юнкером Малороссийского казачьего № 1 полка Руфином Ивановичем Дороховым, человеком даровитым и отчаянным.

10 октября 1840 года в лесном бою между Саит-Юртом и селением Автур юнкер Руфин Иванович Дорохов был ранен, и поручик Лермонтов принял от него начальство над командою охотников, которую в отряде генерала Галафеева называли «беззаветною». Лермонтов владел азербайджанским языком, который тогда называли татарским и знание которого, как об этом рассказывал один из охотников команды П. А. Султанов, было обязательным для каждого вступившего в отряд Руфина Дорохова.

Давний интерес к Кавказу и кавказцам заставлял поэта серьезно и глубоко изучать азербайджанский язык. Далеко не случайно шутливое, восточное начало письма Лермонтова к ставропольскому родственнику П. Н. Петрову: «Приехав в Петербург, после долгих странствований и многих плясок в Москве, я благословил, во-первых, всемогущего Аллаха, разостлал ковер отдохновения, закурил чубук удовольствия и взял в руки перо благодарности и приятных воспоминаний».

Издатель «Отечественных записок» А. А. Краевский рассказывал первому биографу поэта профессору П. А. Висковатому, что Лермонтов говорил ему: «Я многому научился у азиатов, и мне хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания, зачатки которого и для самих азиатов и для нас еще мало понятны. Поверь мне, там на Востоке тайник богатых откровений».

Старый кавказец Константин Христофорович Мамацев (Мамацашвили), принявший участие в качестве подпоручика сводной горной батареи в отряде генерала Галафеева, так описывал Лермонтова историку кавказских войн В. Потто: «Я хорошо помню Лермонтова, и как сейчас вижу его перед собой, то в красной канаусовой рубашке, то в офицерском сюртуке без эполет, с откинутым назад воротником и переброшенной через плечо черкесской шашкой, как обыкновенно рисуют его на портретах. Он был среднего роста с смуглым или загорелым лицом и с большими карими глазами. Натуру его постичь было трудно. В кругу своих товарищей гвардейских офицеров, участвовавших вместе с ним в экспедиции, он был всегда весел, любил острить, но его остроты часто переходили в меткие и злые сарказмы, не доставлявшие особого удовольствия тем, на кого они были направлены. Когда он оставался один или с людьми, которых любил, он становился задумчив, и тогда лицо его принимало необыкновенно выразительное, серьезное и даже грустное выражение. Но стоило появиться хотя одному гвардейцу, как он тут же возвращался к своей банальной веселости, точно стараясь выдвинуть вперед одну пустоту светской петербургской жизни, которую он презирал глубоко. В эти минуты трудно было узнать, что происходило в тайниках его великой души... Он был отчаянно храбр, удивлял своей удалью даже старых кавказских джигитов, но это не было его призванием, и военный мундир он носил только потому, что тогда вся молодежь лучших фамилий служила в гвардии».

После кратковременного отдыха в Грозном Лермонтов со своим отрядом снова принимает участие в боевых операциях.

Храбрость и мужество начальника «беззаветной» команды были отмечены командовавшим всею кавалерией действующего отряда на левом фланге Кавказской линии полковником князем Голициным, который представлял поручика Лермонтова к награждению золотой саблею с надписью «За храбрость».

Однако ни одной из испрашиваемых для него наград Лермонтов не получил. Вместо них начальник штаба Отдельного Кавказского корпуса 18 августа 1841 года (то есть после гибели поэта) сообщал командующему войсками Кавказской линии и Черноморья генерал-адъютанту Граббе, что «Государь император, заметив в представлении корпусного командира от 5 минувшего марта №543 с ходатайством о наградах, что переведенный 13 апреля 1840 года за проступок из лейб-гвардии Гусарского полка в Тенгинский пехотный полк поручик Лермонтов при своем полку не находился, но был употреблен в Чеченской экспедиции с особо порученною ему казачьей командою, повелеть соизволил сообщить господину корпусному командиру о подтверждении, дабы поручик Лермонтов состоял на лицо на фронте и чтобы начальство не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку».

Это распоряжение является наглядным свидетельством утонченной жестокости Николая I. Вторично отправив поэта на верную гибель на Кавказ, царь намеренно создавал Лермонтову тягчайшие условия...

Зато народ — солдаты и казаки — горячо любили Лермонтова. Забытый в наше время литератор Андрей Полевой, учившийся вместе с Г. В. Плехановым в шестидесятых годах в Воронежской военной гимназии, в своих литературных воспоминаниях, со слов своих товарищей по гимназии, сыновей старых кавказских офицеров, рассказывает о поведении Лермонтова в «беззаветной» команде. «Серая шинель, солдатская пища, солдатская постель. И так несколько месяцев. Народ смотрел на него как на бога...»

Позже, проезжая по Сибири, Полевой встретил деда, отставного солдата, бывшего ротного фельдшера в отряде Лермонтова. Рассказы о демократизме поэта, о любви к нему солдат и казаков подтвердились. «И как плакал этот старик, передавая о Лермонтове!» — заключал Полевой.