Шелухин, Т. «Штурм» меняет профиль [Текст]: [очерк] /Т. Шелухин // Как стать государем /Т. Шелухин. – Ставрополь, 2004. – С.67-79.

 

«Штурм» меняет профиль

 

«И колхоз «Штурм» равно со всеми здорово колебала погода».

 Из разговора, услышанного в селе Красногвардейском

 

Если говорить начистоту, то в Красногвардейский район, этот затерянный медвежий угол, сопредельный с чужим краем и уходивший своими землями в Сальскую степь, во многом для нас загадочную, где что только не творилось осенью сорок первого года, когда согнан­ные туда властью крестьянские парни и девчата возводили зем­ляные валы и рыли окопы, чтобы заградить путь немецкой ар­мии, рвущейся в Ставрополь, к этим воротам на Кавказ, - валы и окопы, так впоследствии и не спасшие от ее нашествия в горь­кой памяти лето сорок второго, - я зачастил по причине одной личности, ныне возглавившей район. И фамилия ее всем извес­тная: Перевертайлов Александр Алексеевич, тогдашний ди­ректор местного пищекомбината, создавший на его базе и брошенных землях образцовое сельхозпредприятие с непрекраща­ющимся круглогодовым циклом работы, начиная от сева сель­хозкультур и кончая их переработкой, когда, к тому же, на отходах переработки можно было откармливать скот, полу­чая свинину и говядину, точно так, как, наверное, когда-то было, в добрые деминские времена. Все это подтверждается дожив краевым организациям кандидатуру Александра Каза­кова. А ведь сколько тому было примеров, когда те же райко­мы и их секретари обманывались, вводя ту или иную кандида­туру на руководящую должность.

***

Александр Казаков представляет поколение председателей, появившихся и укоренившихся в хозяйствах в самый канун гря­нувших в стране реформ - и попавших в самый что ни на есть водоворот жизни, когда стоял один вопрос: «Выдюжим ли мы, крестьяне?» И все председатели этого поколения, правда, за ред­ким исключением, как и полагалось, в устоявшееся после уже давней войны время, прошли через классы средней школы, а по­том с основательными знаниями, часто абстрактными и не под­твержденными практикой бытия, как и самый главный предмет, которым являлся неистовый марксизм-ленинизм, трактовавший законы развития человеческого общества чисто умозрительно, особенно в вопросе деревни, - покидали аудитории вузов, имея на руках дипломы о высшем образовании. Именно так было с нынешними известными председателями, выросшими в ссыль­ных местах арзгирцами Виктором Ивановичем Свиридовым и Виктором Григорьевичем Дубиной, о которых многие в нашем крае наслышаны. Так произошло и с Казаковым.

- Родился я в Красногвардейском, ранее называвшемся Молотовским, а еще ранее - Евдокимовским, - рассказывает Алек­сандр Алексеевич. - Учился в средней школе, которую в свое время заканчивал первый президент нашей страны Михаил Сер­геевич Горбачев. Потом поступил в Ставропольский сельхоз, по окончании которого получил диплом ученого зоотехника с отличием. А студенческую практику проходил свинарем в со­вхозе «Коммунар» нашего же района.

Слушая только что появившегося в своем кабинете пред­седателя, я поначалу, по устоявшейся у меня профессиональной привычке, не раскрывал блокнота, боясь выдать вездесущность корреспондента, которого все остерегаются, когда заводишь раз­говор, а разглядывал довольно просторный, уставленный современной мебелью кабинет с широкими и массивными полированными столами. Надо сказать, в нынешнее время, как ни странно, объявился этакий лоск и изысканность в интерьерах рабочих кабинетов председателей, хотя последние в отличие от прошлого, когда райком держал руку на пульте управле­ния, нынче в них долго не засиживаются, бывают какой час-другой, чтобы встретить именитого гостя или, скорее, делово­го человека. Конечно, не то, что было раньше, когда в нем пред­седатель сидел, как на привязи, боясь пропустить указание сверху по телефону. Теперь всякого рода указаний он не ждет, а действует самостоятельно, по своему же усмотрению, пото­му как на нем одном лежит вся полнота ответственности за состояние дел в хозяйстве и уже не с кем разделить вину за его отставание. Рассматривая кабинет, я порой останавливал свой взгляд на Казакове, на его внушительной фигуре, пытался про­честь на его лице настроение. Он то обращался ко мне, то что-то говорил в телефонную трубку, отвечая на звонки, вдруг разразившиеся, как на грех, пока, почувствовав от того не­ловкость, не бросил резко своему абоненту: «Да перестаньте меня спрашивать! И докладывать мне не надо. Обращайтесь к главным. Я нахожусь в отпуске!..» Тут он положил трубку и вдобавок, как я понял, выдернул шнур телефона из розетки. «Вот как! - мелькнуло у меня в голове, когда я заметил этот его резкий жест. - Наверное, не позавидуешь его первым по­мощникам. Да и всем другим, кто бы ни пытался с ним об­щаться, если с характером этот Казаков. И не он один являет­ся таковым. А понаблюдай за своими первыми героями, - об­ращался я уже к себе. - За поведением того же Виктора Ивано­вича Свиридова. Или председателя племпредприятия «Камбалковское» Виктора Ивановича Жиганова... Да мало ли кто из передовых председателей схож с Казаковым, гораздым на эмо­ции?.. Да и эмоциями это называть будет слишком деликат­но... И какая может быть умеренность мысли, да и самих по­ступков, когда тебя, хлебороба, на каждом твоем шагу под­стерегает прорва?! То жестокий мороз давит всю неделю - и как выдюжить озими, то черные бури, унесшие вместе с брошенными в борозду яровыми семенами последние запасы вла­ги, то долгое бездождие, засушившее землю...»

- Пятьдесят девять миллиметров осадков за полгода, а надо, чтобы выдюжить, двести, - сказал мне Александр Алексе­евич. Подавив жесткость в голосе и несколько уравновесившись, он затем продолжал рассудительным тоном: - А все же, как ни крути, дипломы нам выдает сама жизнь. С отличием там или без него.

Этой фразой Александр Алексеевич ответил на появив­шееся у меня недоумение: такой роскошный кабинет и такое, довольно будничное, поведение его хозяина.

- Больше всего я почерпнул по окончании института, ког­да по распределению попал в известный на Белгородчине, ор­дена Трудового Красного Знамени колхоз, где был председа­телем Герой Соцтруда Михайленко Андрей Дмитриевич. Хо­зяйство немалое - одной пашни пятнадцать тысяч гектаров. С очень развитым животноводством, которое обслуживало че­тыреста человек колхозников. Одного свинопоголовья - две­надцать тысяч!.. А ты - с первых же дней главный зоотехник и заместитель председателя - попробуй дать этой отрасли ума!..
Такая началась для меня практика основательная. Может, я от него, матерого и с виду интеллигентного хозяина, и пошел...
Да и не иначе, как от него всего такого набрался. Позовет, бывало, к себе и этак тебя всего вывернет: «Ты вот, Казаков, меня не обманывай и говори всегда правду, как идут у тебя дела!.. Это корреспондентам подают достижения авансом, а ты - хозяин, и несешь на каждом шагу растрату. Если не самые непросветные убытки. Внедряли, внедряли эти самые, будь они неладны, «елочки» с «каруселями», а обслуга отнюдь не со­кратилась. Вот тебе налицо удорожание продукции!..» В об­щем, гонял меня Андрей Дмитриевич и, как тогда говорили, склонял по всем падежам. Многое я от него перенял... - в задумчивости продолжал он и, казалось, в данный момент сето­вал по поводу чего-то упущенного из его школы, а у меня тем временем появились мысли о непреходящем значении михайленковской школы, породившей довольно хваткого на дело бывшего своего ученика, и отчего-то сделал я вывод о том, что все известные ныне хозяева земли, кем по праву являют­ся председатели, от кого-то да шли. И та же звезда первой величины Александр Шумский от кого-то да пошел. От того же фронтовой закалки председателя колхоза имени Чапаева Кочубеевского района Ткаченко Александра Пантелеевича, под началом которого работал главным инженером. Предсе­датель же арзгирского колхоза «Рассвет» Кострицкий Ана­толий Владимирович без обиняков объявил, что он пошел от Рындина, бывшего бешпагирского кудесника на почве зем­леделия. И все мы, ставшие мастерами и подмастерьями сво­его дела, а не только председатели, - если кого считать из них именитыми, - от кого-то да пошли. И мы, писатели-деревен­щики, тоже от кого-то идем. Для нас школой стали книги та­ких современных писателей, как Федор Абрамов, Евгений Носов, Виктор Астафьев, а еще ранее - Валентин Овечкин. И, конечно же, большой знаток крестьян, барин Иван Сергее­вич Тургенев...

- Я не знаю, как бы у меня все сложилось, если бы не повстречался на моем пути именно этот человек, - продол­жал Александр Алексеевич. - Будь кто другой, как говорит­ся, не от сохи, привил бы другое, что карьерой называется... Мало ли после такой практики расплодилось партгосчиновников? А вот я не стал. Мне хотелось навсегда остаться в том хозяйстве под началом Михайленко, да все же тяга к род­ным местам заставила вернуться в Красногвардейское. Да и спутница жизни, моя законная жена, тому способствовала...

***

Колхоз «Первое Мая», куда попал зоотехником Алек­сандр Казаков после белгородского дебюта, в сравнении с михайленковским колхозом был меньшим по размеру, хотя у него были все те же «водства» и руководил им сряду несколько лет бывший фронтовик и отец немалого семейства Петр Са­вельевич Дюжих, сам по себе человек волевой и глубоко партийный, входивший, к тому же, в состав бюро райкома. Он являлся сторонником административно-планового режима и всеми своими силами, а также силами своих помощни­ков первого ряда, в котором, как говорится, с пылу и с жару оказался и наш герой, держал-таки вверенное ему хозяйство на том уровне, которое выводило его в число передовых, од­нако не в число тогдашних маяков - по меткому определению бывшего премьера СССР Никиты Хрущева, - подобных, ска­жем, находившейся в сорока верстах от Покровки лыскинской «России» или восходящим кочубеевским маякам - колхо­зам имени Чапаева и «Казьминскому». Был этаким показа­тельным хозяйством местного значения. Конечно же, зоотехнику Александру Казакову, повидавшему и своими руками творившему белгородский вариант хозяйствования, который бы мог подивить все Медвежье и сопредельные с ним Терновщину с Приманычьем, здесь показалась другая атмосфера и другой «руководящий климат» в хозяйстве, который задает не кто иной, как сам председатель колхоза. Петр Савельевич кое в чем и был горазд и, на первый взгляд, мог бы пойти в гору, однако подняться на всероссийскую орбиту, на кото­рую с успехом поднимался белгородец Михайленко или ставропольцы Шумский с Шикуновым, он не смог. Это не по его было силам. Да и не по характеру. Молодой специалист Ка­заков это понимал и сожалел, что ему тогда многое не удава­лось в удешевлении производимых молока и мяса, которыми, сколько ни занимайся и как ни тереби ставшую притчей во языцех двадцать четвертую форму, утверждаемую каждый месяц на заседании правления колхоза или на заседании по­вышенной лиги - управления сельского хозяйства, под нео­слабным оком райкома партии, - было не сдюжить.

В совхозе же «Коммунар», куда затем переходит на ра­боту главным зоотехником Александр Казаков, считай, были те же производственные неурядицы, связанные с уровнем ру­ководства хозяйством и укоренившейся практикой спускать сверху на фермы контрольные цифры. Отрасль животноводства лихорадили все те же издержки, что были в колхозе «Пер­вое Мая». Как там ни крути гайки, как ни балансируй кормо­вые рационы, как там ни внедряй туровые опоросы и растелы с тем же налаженным конвейером по запариванию и дрожжеванию кормов, - все одно давили те же издержки. В лучшем случае приносили в кассу нули, а всего больше - убытки.

- Я и потом, уже придя к руководству совхозом «Штурм», нес немалые убытки, - рассказывает Александр Алексеевич. - И главная причина находилась в навязанной нам специализа­ции по производству свинины и в связанной с ней гигантома­нии, приведшей к строительству свинокомплекса.

Слушая директора, я подумал о том, какая закладыва­лась мина под возрождаемое хозяйство «Штурм». Именно та­кие мины закладывались при строительстве овцекомплексов, а также молочных комплексов, коим уже не было счету по всему Ставрополью.

-  При этом рисовались радужные планы, связанные с из­менением профиля хозяйства, - продолжал Казаков. - Мы были обязаны создать такой репродуктор, который бы давал в год шестьдесят тысяч поросят!.. И сколько мы ни напрягались, но дальше двадцати тысяч не двинулись, понеся при этом финансовые потери...

-  Такое не могло долго продолжаться, - заметил я. - Шла перестройка в народном хозяйстве. Государство уже не при­нимало издержек на себя и не списывало долги колхозам.

- Подоспели события августа девяносто первого года.
Это было вскоре после моего назначения директором «Штур­ма». В августе не стало партии, этой руководящей и направ­ляющей силы в обществе. А спустя четыре месяца мы про­снулись в новом государстве, где уже не было ни твердых планов, ни также твердых контрольных цифр на производи­мую продукцию, а была обыкновенная рыночная стихия, ко­торую стали называть по-разному: то ли обвалом, то ли бес­пределом... То ли шоковой терапией. В общем, как и было вовсе времена переустройств в стране, пришла пора выбирать дорогу, - сказал Казаков и долго молчал, пока в кабинете не появилась Ольга Ивановна Рубцова, главный бухгалтер, с утра пытавшаяся разыскать директора, чтобы подписать бумаги, срочно затребованные районным управлением сель­ского хозяйства, и получить добро на расходы, связанные с завозом в хозяйство новой партии минеральных удобрений. Это она, одна из специалистов хозяйства первого ряда, нака­нуне моей встречи с Казаковым сказала о нем: «Александр Алексеевич у нас, пойми его только, непредсказуемый. Бы­вает, скажет одно, а сделает другое... Но благодаря ему наше хозяйство по показателям земледелия является лучшим в рай­оне. И оплата труда у нас одна из самых высоких...».

- Удобрения надо оплатить, - будто очнулся Казаков и стал заверять бумаги своим размашистым почерком. - Поло­вина из них уже пошла под плуг...

«Ничего себе! - мелькнула у меня мысль. - Удобрения «по­шли под плуг». Это, выходит, они были рассыпаны прямо по стерне, еще не выветренной от пыли и дыма, которые оста­вили после себя комбайны!»

***

На протяжении многих десятилетий, начиная со времени ленинского Декрета о продразверстке (последняя продолжа­лась в виде обязательных планов госпоставок и так называе­мых встречных планов, а также набивших оскомину госзака­зов на производимую на селе продукцию, и прежде всего хлеб насущный, по диктуемым сверху же твердым мизерным це­нам) и кончая принятой партией Продовольственной програм­мой, сельское хозяйство расписывалось по всем пунктам по­становлениями, принимаемыми съездами и пленумами партии, этими, как их неустанно величали, историческими решения­ми «по крутому подъему». И ни тебе одного шага влево или одного шага вправо. Тот или другой председатель, допускав­ший своеволие, карался немедленно, как злостный отступник от генеральной линии партии. Так поступили в свое время с известными на всю страну председателями колхозов «Рос­сия» Новоалександровского и имени XXII партсъезда Совет­ского районов Николаем Лыскиным и Иваном Усановым. Все зависело от устоявшегося тогда режима по руководству сельс­ким хозяйством. Он и привел к самой большой пагубе, когда-либо существовавшей в России на всем протяжении ее исто­рии, - чтобы та пошла по миру с протянутой рукой купить хлеба и мяса для пропитания голодающего своего населения. Ко­роче, все, что ни происходило на земле и что ни замышлялось (а замыслов была нескончаемая череда), - все делалось по указке сверху. И, как всегда, приводило к тупиковой ситуации.

-   Когда же не стало партии, членом которой я состоял, пришло время думать своей головой и, конечно же, нести от­ветственность, точнее говоря, самостоятельно вести хозяйство, - вспоминает Александр Алексеевич. - И каждый день, каждый час, ни на кого не полагаясь, думать о том, что же тебе делать, чтобы удержаться на плаву. Вместе со своими первыми по­мощниками - главными специалистами - обдумывал каждый свой шаг. И скоро пришли к выводу, что надо немедленно лик­видировать образовавшиеся у нас завалы, которые сдержива­ли рост экономики и вели хозяйство к убыткам.

-   Вы, наверное, имеете в виду навязанную хозяйству из­вне систему «Свинопрома», доконавшую вас своими разду­тыми масштабами, приведшую хозяйство к упадку? - обра­щаюсь я к директору, заметив на его лице тревогу, будто в эту минуту он, как говорится, не одумался от происшедшего с ним и его хозяйством и, заложив только что полученный урожай пшеницы по дармовой цене, по-прежнему не покрыв своих расходов, очутился без гроша, а не имеет на этот час в действительности на своих счетах спасительных шести мил­лионов рублей при нетронутых до поры, хранящихся в закро­мах, только что намолоченных шестнадцати тысячах тонн отборного зерна.

-   Свинокомплекс - это такой был груз, который тянул хозяйство ко дну, и, сохрани его до наших дней со сложивши­мися теперешними ценами на энергию, вовсе бы не выдержа­ли. - Стараясь быть умеренным, - однако нечто подспудное вызывало у него нервное напряжение (по всему видать, этот перегиб в ведении производства его особенно доканывал), - он порой срывался и говорил повышенным тоном: - А теп­личное хозяйство? Зачем оно со своими овощами в засушли­вой зоне? А другие «водства»? Шелководство с замышляе­мым хлопководством? - Казаков сделал паузу и резко бро­сил: - Все это мы изломали и решили заниматься, чем искони занимались местные крестьяне, - хлебопашеством. И, конеч­но, сообразуясь с лучшим опытом в возделывании сельхоз­культур, и прежде - пшеницы с серыми хлебами, подсолнеч­ника и кукурузы. Вот он, главный профиль нашего хозяйства, который скоро вырисовался!.. Потом встала задача - подвес­ти под растениеводческую отрасль совершеннейшую базу...

-   Что вы имеете в виду? - не удержался я. - Это правда, что вы вносите минеральные удобрения по стерне, а не толь­ко органику?

-   Именно, под плуг, а не через атмосферу, хотя и внекор­невую подкормку растений проводим... Но это же еще не все - создать питательную среду. Предшественника изучаем. Семе­на редчайших и перспективных сортов используем. Тот же, ска­жем, сорт злаковых «ермак»... Ох как мы бережем посевы от набегов сельхозвредителей и сорняков, сплошь губивших куль­турные растения и, как правило, половинивших их урожай.

-   И что же на поверку? Каков результат? Если иметь в виду, что каждый ваш шаг рассчитан с карандашом в руках?

-   Я не привык к тому, чтобы эту самую разницу считать десятичной дробью, к которой все попривыкли. Ну что дает такая прибавка в одну целую и три десятых? Такая выходит разница в сравнении с отстающими. У нас другие пошли из­мерения. Тонна!..

-   Вы разве на целую тонну берете выше зерна с гектара от соседей-белоглинцев?

-   И белоглинцев, хлеборобов не нашего края, и своих ро­димых красногвардейцев. Если, к примеру, в прошлом высо­коурожайном году район взял на круг почти сорок центне­ров, то мы - пятьдесят. И в это лето разница на целую тонну в нашу пользу вышла. По району - двадцать восемь, а у нас пшеница дала сорок пять центнеров с гектара. Вот вам рента­бельность производства!..

-   Как же распорядились вы новым урожаем? - загляды­вая в свой блокнот, где маячила цифра «16000 тонн», спро­сил я. - Выходит, столько хлеба вы взяли в это лето...

-   Очень просто, - довольный происходившими в своем хозяйстве переменами, сказал Александр Алексеевич. - Все - в хранилищах. Благо, что пустующие корпуса бывшего сви­нокомплекса для этого пригодились. И будет там зерно хра­ниться до нового года. До тех пор, пока не стабилизируются цены на него и нам будет выгодно его продать напрямую потребителю.

***

Покидая хлеборобский степной поселок, с его ухожен­ными подворьями и улицами, огражденными шлагбаумами, ограничивающими движение большегрузных автомобилей и громыхающих тракторов, я вспомнил, в каком я оказался располохе, когда поутру на пороге колхозной конторы мне объявили о том, что Казакова нет в его кабинете и что он часом раньше, а может более, проведя свою последнюю ле­тучку, уехал в район. «И вряд ли вы его теперь увидите. С сегодняшнего дня он в отпуске», - сказала мне женщина в диспетчерской неутешительную фразу. «Неужели я приехал сюда за сто немеряных верст, чтобы все это услышать? Ведь нака­нуне мы с Казаковым по телефону уговаривались о месте и времени встречи!» Находясь в охватившем меня трансе, я обратился к главному бухгалтеру Ольге Ивановне, подивив­шей меня своим спокойным видом. Это она мне скажет те слова об Александре Алексеевиче, которые приводились выше, что он - человек непредсказуемый. При этом стала настаивать на том, чтобы я не отступал от своего намерения, а непре­менно с Казаковым встретился. И эта встреча, спустя поло­вину дня, все же произошла. Но не в роскошном кабинете пред­седателя, а на одной из улиц поселка, по которой, торопясь куда-то, проезжал Александр Алексеевич на своей примет­ной «Ниве».  Короче, не зайди я со своей печалью к Ольге Ивановне и не заговори с ней, - ясное дело, встреча с Казако­вым не состоялась бы. И не было бы очерка о судьбе пору­бежного хозяйства со странным названием «Штурм».

                                                                                    Август 2003 года.