Колесников В. Поля, полные перепелов [Текст] : [рассказ] / В. Колесников // Колесников В. Лазорики: рассказы  и повесть. – Ставрополь, 1983. – С.5-21.

 

Поля, полные перепелов

Тёплый асфальт кончился за последними домами города. Ощупывая босыми ногами землю, чтобы не ломать ботву, и балансируя руками – как через речку вброд, - перешли они картофельное поле и нырнули в лесной овраг.

И сразу затаились, прислушались. Этот приём – внезапно затаиться, если тебя настигает погоня – они открыли ещё в прошлом году, когда в садах поспевали яблоки, и держали в глубочайшем секрете.

И хотя сейчас никто за ними не гнался, они всё равно затаились.

- Дух какой от ботвы тяжёлый, аж в носу першит, - громко сказал один.

- Т-ш-ш! – зашипел другой.

- Нету никого. Доставай фонарь.

Посветив себе в глаза фонариком с красным стеклом, чтобы лучше видеть в темноте, они спрятали фонарь и двинулись дальше, но уже не рядом, как шли до этого, а след в след, пружинящим бесшумным шагом.

Передний нёс на плече одноствольное охотничье ружьё, задний – полевую брезентовую сумку, на дне которой рядом с горбушкой хлеба лежала картонная пачка с десятью патронами. Сумку всё время приходилось придерживать рукой, чтобы не хлопала по бедру.

- Мишка, соловей-то…

- А?

- Соловей, говорю, не поёт.

- Умаялся. Весь день червяков таскает – полно гнездо ртов.

Соловей всегда жил в этом овраге. Каждую весну они слышали его и пытались увидеть, но выследили только в этом году, потому что искали птицу большую, звонкую, как петух, а соловей оказался маленькой птахой, точь-в-точь воробей, только без коричневых полосок на крыльях. Совсем серый.

Днём он прятался в зарослях орешника и молчал. И петь начинал только в сумерки, после захода солнца, когда никто не мог его увидеть.

Но они всё равно его выследили. И гнездо нашли. Тут же, в овраге – маленькая ямка в земле, устланная сухими травинками.

- Миш, давай я ружьё понесу.

- Твоя очередь, как из лесу выйдем. Мы же по справедливости договорились?

- По справедливости. А Вовка не хотел ружьё давать?

- Не хотел, - Мишка счастливо улыбнулся. – Ещё перестреляемся, не маленькие. Спасибо, батя вступился, а то бы ни за что не дал. Он хоть и брат, а вредный – спасу нет.

Шаг в шаг, след в след, легко и бесшумно скользили они всё дальше в чёрную глубину леса, наполненную густым отстоем прошлогоднего палого листа, грибной овражной прелью, маслянистым запахом неопалимой купины, раскрывающей на ночь свои бледно-сиреневые цветы. Счастливые от каждого мига полночной тишины, от чуть слышных шорохов и еле уловимых запахов лесных трав, древесной коры, подсыхающих листьев.

- Мишка, здорово-то как!

- Здорово!

Всё плохое – а вдруг не получится, вдруг не пустят, вдруг Вовка сам пойдёт на охоту – осталось позади, в городе, а впереди – целый день охоты, ночлег на пасеке у тётки Марьи и снова охота, снова перепела, вылетающие из-под ног.

Сразу за оврагом начинался большой лес. Лунные лучи то здесь, то там пробивали густые кроны деревьев, падали на землю. Засветится до последней чешуйки на коре выхваченный из темноты кусок ствола, заставит оцепенеть белая фигура в глубине леса, а это вовсе и не фигура, а облитая луной берёзка; ляжет на тропинку тень, такая чёрная и плотная, что лучше через неё перешагнуть – ещё споткнёшься.

- Вить, может, ружьё зарядим? – шёпотом предложил Мишка.

- Зачем? – громко спросил Виктор.

- Просто так, на всякий случай, - тоже громко ответил Михаил.

- Не нужно.

Постепенно лес поредел, посветлел. Тропинка вывела на лесную дорогу с жёсткой колеёй тележных колёс, дорога вильнула направо, налево и выбежала в степь, словно снегом, засыпанную лунным светом.

Далеко за лесом задумчиво и одиноко кричала ночная птица. Грустно и настойчиво убеждала она кого-то: «Сплю! Сплю! Сплю!»

Мишка передал ружьё товарищу, взял у него сумку.

- Вить, кто это кричит?

- Сова такая маленькая. Сплюшка. Вроде сыча.

- Ты её видел?

- Видел. Она в старых липах живёт, за аэродромом.

- Из ружья бы её, чтоб не врала. «Сплю», а сама не спит.

- Её нельзя из ружья, она всегда там живёт. Ещё когда нас не было, она уже там жила. Мне мать говорила.

- Ух ты!

Накатанным просёлком вдоль леса, тёплой и мягкой тропкой через хлебное поле, всё дальше и дальше. А впереди бегут-покачиваются две тени: короткая, с оттопырившейся на боку сумкой, и длинная, узкая, с копьём – от рубежного ствола – на плече.

К утру потемнело – зашла луна. Но из темноты проступили далёкие холмы, и колосья стояли уже не сплошной стеной, а каждый отдельно, и стало видно, как зачинается на востоке рассвет.

Повисла над горизонтом зелёная утренняя звезда. Если смотреть на неё сквозь прищуренные ресницы, можно увидеть серебряную нитку, на которой она подвешена.

Мягкими толчками, подминая пшеницу, накатились и ушли за горизонт волны зоревого ветра. Звонко и отчётливо ударил первый разбуженный перепел: « Спать пора, спать пора!» и через секунду, окончательно проснувшись – «Пить пойдём, пить, пойдём!»

Ему откликнулся второй, третий, четвёртый, и вся степь загремела перепелиными голосами.

- Мишка, сколько их тут!

- До чёрта! – сдерживая озноб восторга, ответил Михаил. – Давай ружьё!

Переломив одностволку, он торопливо сунул патрон в ствол. Чуть слышно щёлкнул взведённый курок.

- Пшеницей пойдём?

- К лугу спустимся. В пшенице не найдёшь.

Она спустилась к лугу. Под ногами захрустела сочная трава. Несколько шагов, и вдруг прямо из-под ног взорвался и, громко трепеща крыльями, понёсся над землёй перепел.

- Стреляй! Мишка, стреляй! Ну, стреляй же!

-Ч-тух! – сухо ударил выстрел, осел на траву пороховой дым. Приятели обескураженно провожали глазами улетающего перепела. «Ну упади, упади, хоть покачнись!» Затем Виктор неуверенно сказал:

- Кажется, ты его зацепил. Он полетел как-то боком.

- Может, и зацепил, мне из-за дыма не видать, - Мишка достал стреляную гильзу, продул ствол, вставил новый патрон. – Пошли!

Через несколько минут он снова продувал ствол, вставил новый патрон. – Пошли!

Через несколько минут он снова продувал ствол, а невредимый перепел, подстёгнутый выстрелом, уносился все дальше.

- Теперь моя очередь, - напомнил Виктор.

- Погоди, я ещё разок стрельну, и тогда уже…

Вылетел ещё один перепел.

- Ну, самый последний…

- Так ты все патроны расстреляешь, - обиделся Виктор. – Лучше бы я рогатку взял!

Мишка виновато вздохнул и отдал ружьё приятелю.

- Из рогатки не попадёшь, летит дюже быстро.

Над кромкой дальнего бугра показался и постепенно весь выкатился малиновый шар солнца. Поднимаясь над землёй, он плющился, светлел, а края его волновались, как жёлтая корона подсолнуха, обдуваемая ветром.

 Перепела смолкли, и только в конце луга, как заведённый, скрипел коростель.

- Может, дергача попробуем поднять? – неуверенно предложил Мишка.

- Без собаки не поднимешь. Удерёт по земле. Коростель – это, конечно, не перепел. Не только подстрелить, но даже увидеть его – редкая удача. Виктор оглянулся и замер.

- Мишка, роса!

- Что роса?

- Глянь назад!

Там, где они прошли, на ярко-зелёной траве ручьились две тёмные полосы.

- Дергач-то удирать будет – росу стряхнёт!

- Точно!

Почти одновременно заметили они, как потекла по траве чуть заметная тёмная полоска – след убегающего коростеля.

- Вот он!

- Бежит-то … не угонишься!

- Впереди болотце, сейчас взлетит.

Коростель добежал до болотца, замочил лапки и поднялся в воздух, неуверенно махая слабыми, словно тряпичными крыльями.

Виктор вскинул ружьё, повёл стволом, ловя коростеля на мушку, и в этот миг на птичьих лапках ослепительно вспыхнули и упали в траву рубиновые капли. Не пролетев и двадцати метров, коростель плюхнулся на землю, и снова потекла по траве тёмная полоска.

- Ну что ж ты?!

- На лапках капли. Всё одно что серёжки у тётки Марьи, - опустив ружьё, Виктор всё ещё смотрел на то место, куда упали сверкающие капли.

- Серёжки! Такую добычу прозевал! – Мишка чуть не плакал отдосады. – Давай ружьё!

- Но я же не стрелял.

- Так чего стоишь? Удерёт!

На краю луга коростель взлетел снова. После выстрела он на секунду замер в воздухе. «Падай! Ну, падай!»

Коростель сложил крылья и упал в траву.

- Здорово ты его срезал! – восхищённо выдохнул Мишка.

Виктор осторожно поднял коростеля, положил на ладонь, счастливо глянул на Мишку:

- По перепелу я бы, пожалуй, промазал.

Мишка благодарно посмотрел на приятеля:

- Перепел, конечно, быстрее летит.

С минуту они разглядывали добычу.

- Лапы-то, смотри, какие сильные.

- Красивый.

И жирный. Ещё парочку перепелов подстрелим – лакая лапша будет…

Солнце поднималось всё выше, кузнечики точили всё настойчивее, коршун посреди неба совсем перестал шевелить крыльями – должно быть, заснул – и только по инерции продолжал чертить бесконечный замкнутый круг. В низине скрипел ещё один коростель, но роса уже высохла, теперь хоть весь день топчись – всё равно не выпугнешь.

Потяжелевшее ружьё оттягивало руки, Мишка сперва пристроил его на плече, потом повесил на ремень и, когда у него из-под ног сорвались сразу два перепела, не успел даже прицелиться – так быстро улетели они в степь.

Горячая рубашка прилипла к спине, пот щекотал подбородок и шею, а вытирать неудобно – руки заняты. Мишка протянул ружьё товарищу:

- Одного подстрелишь, а потом я…

Но перепела больше не вылетали. Они попрятались в холодок и сидели намертво: наступи – не взлетит.

Час и два шли они по лугу, заходили в пшеницу, прочёсывали поля гречихи и люцерны, но перепела как сквозь землю провалились.

Солнце перевалило за полдень, когда на горизонте показались верхушки деревьев, а немного погодя и соломенные крыши хутора.

- Мишка, смотри – пчела! Тяжело летит, со взятком.

- Мёд понесла тётке Марье.

Друзья прибавили шагу. Тётка Марья была «городская», жила по соседству и дружила с Мишкиной матерью, но каждую весну перебиралась на хутор – в степи пчеле вольготнее – и становилась совсем «деревенской». За доброту и приветливость все окрестные мальчишки звали её тёткой, а девчонки – тётенькой. Каждый медосбор приходи с горбушкой и ешь «от пуза», а с собой уносить нельзя – мёд денег стоит.

Мишка облизал пересохшие губы.

- Водицы бы сейчас холодненькой…

- Около тётки Марьи родник есть.

Тётка Марья полола картошку. Заметив охотников, она выпрямилась, всмотрелась из-под ладони, узнала.

- Зойк, а Зойк, смотри, кто к нам идёт!

Из ботвы поднялась, глазастая рыжая девчонка, тоже посмотрела из-под ладони.

Охотники мрачно переглянулись. Во всём городе не сыскать девчонки вреднее, чем эта Зойка. За вредность её лупили все, начиная от старой бабки, у которой она жила, и кончая последним мальчишкой, хотя отлупить её было не так-то просто. Это друзья знали по собственному опыту. Она не здала, пока её ударят, а бросалась первой и дралась, как дикая кошка.

И чего её тётка Марья привечает?

- Хвастайтесь добычей, охотники!

Тётка Марья походила на свежеиспечённый деревенский хлеб: круглая, белая, с румяной корочкой загара.

Мишка вытащил из сумки коростеля.

- Вот!

Тётка Марья взяла птицу за ножки, повертела.

- Зачем же вы горобца сгубили?

- Это не горобец, это дергач, - снисходительно пояснил Мишка. – Он жирный, из него лапшу можно сварить.

- Лапшу? – тётка Марья вся заколыхалась от смеха. – Ой, не могу, ой уморили!

За её спиной хихикнула Зойка. Мишка нахмурился, забрал коростеля.

- Ну не буду, не буду, - тётка Марья перестала смеяться. – У меня курица на печи кипит, вот это лапша.

- С курицей тоже хорошо, - Мишка сглотнул слюну. – А из дергача мы завтра суп сварим.

- До завтра он протухнет.

- Кошке отдайте, - выглянула из-за Марьиной спины Зойка.

Мишка показал ей кулак, а Виктор серьёзно посмотрел на тётку Марью.

- Его надо сварить. Мы за ним охотились, а если протухнет – значит, мы зря его убили.

- Ну ладно, - тётка Марья хитро посмотрела на охотников. – Мы пойдём есть лапшу, а вы варите дергача. Зойка, дай им кастрюльку.

Приятели щипали коростеля, а из открытой двери сарая, где была летняя кухня, доносился аппетитный запах куриной лапши и слышалось позвякивание ложек. Мишка не выдержал:

- Может, мы сперва лапши поедим?

- Нет.

- Тогда давай поставим его варить, а сами лапши… А дергача на второе.

- Нет, мы сварим из него суп.

Мишка покорно вздохнул и отодвинул от двери подальше.

…Первую пробу снимала тётка Марья. Она долго дула на ложку, внимательно посматривая то на одного, то на другого охотника, затем опасливо отхлебнула и удивилась:

- Вот это мужики! И мясо добыли, и суп добрый состряпали! Попробуй!

Зойка тоже отхлебнула и тоже удивилась:

- Вкусно! – и ещё раз отхлебнула.

Тётка Марья передником вытерла ложку, положила её на стол.

- Корми хлопцев, а меня стирка ждёт.

Друзья ели свой  суп. И лапшу. И помидоры. А коростеля оставили на самую-самую верхосытку.

Зойка резала хлеб, убирала тарелки, но в разговор не вступала и независимо смотрела на потолок и по сторонам, только изредка бросая на приятелей осторожные взгляды.

«Боится, что мы ей по шее надаём за кошку», - молча решили друзья и не замечали её вовсе.

Под конец обеда Мишка смилостивился, отломил ножку коростеля, положил на хлеб.

- Садись, попробуй дичи.

Зойка присела на краешек стула.

- Благодарю.

- ?!

Обалдев от вежливости, друзья несколько секунд изумлённо смотрели на Зойку.

- Чего это ты сегодня какая-то…

- Какая? – Зойка приподняла брови, повела плечиками и посмотрела на Мишку.

- Рожи всё время корчишь…

- Дурак! – Зойка вскочила из-за стола и вприпрыжку умчалась из кухни.

- Чокнутая, - Мишка потянулся к тарелке с сотовым мёдом.

Мёд они ели с родниковой водой, а воск на столе складывали. Его выбрасывать нельзя, из него вощину делают.

После обеда друзья пошли на пчельник смотреть, как пчёлы мёд носят. Ульи стояли сразу за домом, и около каждого летка суетились пчёлы.

- Вить, смотри, чего это они…

Две пчелы тащили за крылья третью – толстую и неповоротливую. Подтащив её к самому краю, они вывернули её крылья и сбросили на землю. Следом ещё две пчелы деловито тащили очередную жертву, а за ними из улья выползала целая процессия.

- Да они убивают друг друга! Зови тётку Марью!

Тётка Марья подошла, неторопливо вытерла о фартук руки в мыльной пене, присела на корточки.

- Трутней выгоняют. Значит, мёду в этом году не жди.

Зойка остановилась поодаль. Она до смерти боялась пчёл.

- Иди ближе, не бойся. Смотри, как пчёлы мужиков своих выгоняют.

Зойка придвинулась на один шаг.

- Вот дуры! – Мишка присел около самого летка. – Как же они без мужиков будут?

-А на кой им шут такие мужики? – улыбнулась тётка Марья. – Жрут за троих, мёд не носят, в улье прибрать и то не заставишь. А пчёлы живут по справедливости: работать не хочешь - есть не дадут.

- Что-нибудь они всё равно делают, - неуверенно возразил Мишка и наклонился к самому летку. – Какая-то польза от них все равно есть. Так не бывает, чтоб никакой пользы. Может, они у пчёл начальники?

- Начальники? – тётка Марья прямо-таки зашлась от смеха. – Да зачем же пчеле начальники?

- Чтобы распоряжаться. Опять же мёд кто-то должен делить…

- Нет, Мишенька, у пчёл начальников нет. И работают, и мёд едят поровну.

Зойка ещё на шаг приблизилась к улью.

- А я знаю…

- Ну а коли знаешь, иди горницу подмети. Да и хлопцам дело найдётся – вода у меня кончилась, - тётка Марья прищурилась, собрав около глаз лукавые морщинки, и ласково подтолкнула Зойку к дому.

За водой пошёл Виктор, а Мишка остался около улья – переживать.

За хутором, в овраге, густо заросшем бузиной и боярышником, в землю была вкопана железная бочка с пробитым дном. На дне бочки роднички-толкунчики непрерывно пересыпали вымытый песок, но воды не прибавлялось, она недвижно стояла вровень с краями. До вечера было ещё далеко, а горлинка в конце оврага ворковала уже по-вечернему – негромко и протяжно. В поднебесье резвились орлы: ходили на виражах, догоняли друг друга, взмывали вверх, пропуская  вперёд преследователя, и сами с клекотом устремлялись в погоню.

Зачерпнув полные вёдра, Виктор прилёг на спину и, подложив руки под голову, долго смотрел на орлов и дальше, где таяли волокнистые облака, и ещё дальше, где уже ничего не было, только небо.

-Ви-тя! Во-ду!

А вечером тётка Марья разложила во дворе костёр. Не для дела, а просто так, посидеть. На землю постелили старое одеяло и овчинную шубу, на одеяло высыпали сковородку сладких тыквенных семечек и устроились вокруг огня кто как хотел: тётка Марья полулежала, Зойка рядышком, а ребята чуть поодаль – на шубе.

Тётка Марья ласково ворошила рыжие Зойкины патлы.

- Ну вот, глупая, а ты ревела, что тебе путёвку в лагерь не дали. Да разве там харч такой, как у меня?

- Зато там песни поют, - Зойка счастливо прижималась к тёплому Марьиному боку, - и на горне играют.

- Горна у меня, конечно, нет, - задумчиво сказала тётка Марья. – А песни…будто мы сами петь не умеем! – она откинула назад голову и запела:

На позицию девушка

Провожала бойца…

Костёр горел высоко и чисто, без дыма. А тётка Марья весёлым голосом пела жалобные песни: «Тёмную ночь», и «Бьётся в тесной печурке огонь», и про молодого матросика, которому не хочется умирать, потому что у него есть мать-старушка и невеста. Потом замолчала, задумалась.

Лёжа на животе, Зойка болтала ногами и смотрела в огонь.

- Тётенька Марья, а я ни за что замуж не выйду!

- Выйдешь, глупая. За хорошего человека, - тётка Марья вздохнула. – Если только войны не будет.

Все вместе они пели про барабанщика, и про будёновцев, и про чибисов. А когда уморилась петь, грызли семечки, и Зойка бегала с кружкой за водой. Всех напоила и сама напилась, а остатки с размаху – раз! – и Мишке за шиворот.

Без толчка взметнулся он в воздух и перелетел через костёр, но Зойка  уже мчалась по двору, мелькая белыми коленками, и хохотала во всё горло. И совсем не боялась, хотя Мишка догонял её с каждым шагом – вот-вот схватит за плечи.

Но Мишка не схватил её за плечи и даже не подставил ножку, когда она увернулась. Он просто бежал за ней следом, не отставая ни на шаг, но и не приближаясь.

Сделав два круга по двору, Зойка с разбегу бросилась на одеяло, поближе к тётке Марье, а Мишка опустился на шубу.

Запыхавшиеся и разгорячённые, они обменялись такими враждебно-восторженными взглядами, что Виктор, азартно переживавший погоню и разочарованный, тревожно посмотрел на друга. Мишка отвёл взгляд в сторону и смущённо пробормотал:

- Быстро бегает, зараза. Как дергач.

Виктор улыбнулся. Она и в самом деле похожа на коростеля: нескладная, длинноногая.

- Витя, а где живёт дергач?

Мишка открыл рот, но Зойка перебила его:

- Пусть Витя расскажет

В свете костра она совсем не казалась рыжей, и глаза у неё были не вытаращенные, а большие, блестящие.

- На лугу живёт, - неохотно ответил Виктор.

- А чего он ест?

- Зерно клюёт, - сердито буркнул Мишка.

- Вить, чего он ест?

- Козявок всяких. И зерно тоже.

- А зимовать он на юг улетает?

- Нет, не улетает. Пешком идёт. В Африку.

- В такую даль пешком? – не поверила тётка Марья. – Сколько же он туда на своих двоих добираться будет?

- Долго. От нас он через неделю-другую уйдёт, а пока его зима догонит, он уже в Африке будет. А как чуть-чуть весна – сразу назад шлёпает, тоже пешком.

- А ежели река? – Мишка выжидающе смотрел на друга. – Тогда как?

- Ежели река…- Виктор задумался. – На реке мосты есть.

- По мосту?

Смеялась до слёз тётка Марья, тоненько заливалась Зойка, дрыгая ногами, хохотал Мишка.

Несколько секунд Виктор недоумённо смотрел на них, потом встал и пошёл прочь от костра.

А сзади смеялись, и громче всех Мишка.

Виктор миновал огород и вышел в степь. Его звали, сначала весело, потом громко и тревожно, но он не останавливался и шёл всё дальше, кусая от обиды губы.

Он так ясно видел коростыля, который бежит по мосту в Африку, бежит-торопится, убегает от зимы. А они смеялись…Им-то что, у них зимой печка.

Не оглядываясь, он шёл до тех пор, пока под ногами не перестали вздрагивать отблески далёкого костра.

Звёзды, крупные, как цветы, окружили его со всех сторон, и ночь, плотная и чёрная у костра, стала прозрачной и чуточку синей.

В степи было одиноко и хорошо. И сверчки, которые у костра турчали то справа , то слева, теперь турчали так ровно и слитно, словно впереди, за оврагом, за чернеющими деревьями, спрятался один огромный сверчок и турчит, турчит…

- Мазила! – громко сказал он Мишке, и ему стало легче.

Обида почти прошла, осталась только беспричинная жалость к себе. И к Зойке – нет у неё ни отца, ни матери: оба на работе были, когда в них бомба попала, - и никто её не жалеет, только тётка Марья изредка берёт к себе на хутор. И к Тётке Марье – такая она добрая и весёлая, а песни всегда поёт грустные. И к убитому дергачу - съели,– и всё, а он в Африку пешком зимовать ходит.

- Ви-тя! – плачущий Зойкин голос раздался совсем не в той стороне, где был хутор, а сбоку, в степи. – Где ты, я боюсь!

Виктор остановился, негромко ответил:

- Ну, чего орёшь?

Зойка примчалась из темноты, остановилась в полутьме, переводя дух.

- Я так боялась, так боялась…

- Чего боялась?

- Темно, страшно…

- Слышишь? Сверчки!

-  Ага! – Зойка вцепилась в его рукав и настойчиво потянула к хутору: - Ну пойдём, пойдём.

…Тётка Марья постелила ребятам на сеновале. Мишка долго ворочался, вздыхал. Потом позвал тихонько:

- Вить, а Вить…

Не получив ответа, он вздохнул и через минуту задышал глубоко и ровно.

А Виктор через дыру в застрёхе смотрел, как шевелятся и переливаются в небе звёзды, слушал, как осторожно шуршат в сене мыши, и незаметно заснул.

И снилось ему, что бежит он без ружья по лугу, вылетают из-под ног коростели с рубиновыми каплями на лапах, а впереди полощется на ветру пёстренькое Зойкино платье и мелькают её загорелые ноги.

Очнувшись, он прижал к горящим щекам ладони, осторожно покосился на Мишку – спит! – и снова заснул, счастливо улыбаясь.

- Охотнички! Всех перепелов проспите! – тётка Марья трясла их за плечи. – Петухи давно откричали, заря занимается!

Не глядя друг на друга, они торопливо оделись, проглотили по стакану молока, взяли ружьё, сумку и вышли из сарая.

Тётка Марья проводила их до оврага, пожелала ни пуха ни пера, улыбнулась:

- Нелёгкая у вас будет дружба.

- Почему? – сердито спросил Мишка.

Она повернула их лицом друг к другу, положив руки на стриженые затылки, притянула к себе.

- В одних девок влюбляться будете!

Стукнула их лбами, засмеялась и побежала к дому, по-девчачьи выбрасывая ноги чуть в сторону.

Мишка поправил на плече ружейный ремень, потирая лоб, покосился на приятеля:

- А у Зойки цыпки…

- И нос облупленный, - охотно добавил Виктор.

- И рыжая, как чёрт! – обрадовался Мишка.

- И сама, как цапля! Зря ты ей вчера по шее не дал!

Друзья восторженно переглянулись и весело зашагали вперёд. Заря на полнеба обещала погожий день, а впереди до самого горизонта волновались под ветром поля, полные перепелов.