Маляров, В. Нелепица [Текст]: [рассказ] /В. Маляров // Маляров В. Не посторонние мне люди: повести и рассказы. – Ставрополь, 1981. – С. 246-254.

 

Нелепица

Утром, когда семья Зайцевых завтракала в своем маленьком саду, в калитку вошла почталь­онша тетя Зоя.

Вся семья расположилась вокруг стола прямо под цветущей бело-розовой яблоней. Глава семьи — парень лет двадцати пяти, Анатолий. Весеннее солнце успело тронуть загаром его молодое лицо с крупными чертами, а большие, огрубевшие в ра­боте кисти рук говорили о том, что они накоротке знакомы с железом и всякими там смазочными. Жена его Лида была в той великолепной поре, ког­да красотою награждает счастливое материнство. Вся она была словно налита молодостью и жиз­ненной силой.

Младшие Зайцевы — Ирочка двух лет и Юра четырех лет — сидели тут же за семейным столом, болтая ногами и норовя вылить из чашек молоко себе на животы.

Еще от калитки улыбаясь, тетя Зоя по дорож­ке направилась к семейству.

— Вы прямо на празднике сидите тут,— пропе­ла она высоким грудным голосом.

Насторожившиеся было старшие Зайцевы за­улыбались в ответ почтальону.

Не напрасно пожилая женщина помянула о празднике. Роскошная в своем цвету яблоня, молодые, по всему видно, очень любящие друг друга супруги и две ребячьи рожицы — это ли не празд­ник жизни. Но было обычное рабочее утро.

Тетя Зоя подала хозяину телеграмму, сложен­ную пополам и склеенную узкой полоской бумаги.

—Тонька-то, телеграфистка, говорит, что хорошая телеграмма,— поспешила она заверить хозяев.

Анатолий нетерпеливыми пальцами развернул листок и тут же повеселел глазами:

—   Лид,   мама  с  Верой  едут,— сегодня  будут.

—   Правда, Толь? — Лида также прочла крат­кое сообщение.— Ой, как хорошо!

—   Хорошую весть завсегда радостно несть,— промолвила почтальонша, присаживаясь на предло­женный хозяйкой стул.

—   Теть Зой, стаканчик чаю?— предложила Лида.

—   Ну разве что стаканчик,— поколебавшись, согласилась женщина.

—   Лид, ты приготовь там чего,— наказывал жене Анатолий, поднимаясь из-за стола.— А я к вечернему на станцию подскочу — встречу. Своих позови...

—   Все будет сделано, товарищ начальник, — с напускной строгостью ответила Лида.

Свекровь — женщина, в общем-то, неплохая, но очень уж подозрительная. Все ей кажется, что оби­жают на «чужбине» ее Толю. Вот и едет собствен­ными глазами убедиться — все ли по письмам сходится, нет ли какого подлога со стороны невестки и ее родичей. А то бумага, она и есть бумага — все стерпит... Сам Толя в жизни не пожалуется на свое житье-бытье родной матери.

Примерно так думала Лида, припоминая старые письма свекрови.

Сам Анатолий со всем семейством    аккуратно навещал мать раз в год во время отпуска. Теперь вот и она, наконец, выбралась, да не одна, а с младшей дочерью Верой.

Лида не думала не гадала, выходя замуж за Анатолия, что такая ладная жизнь у них полу­чится. В доме достаток, и в совхозе не на послед­нем счету. Он — шофер, она — кассир в совхозной конторе. Иринка с Юриком подрастают, а там, глядишь...

Да что там глядеть. На днях Анатолий обнял, приник  губами к уху что-то шепчет. Думала Ли­да, что балуется муж, а он громче:

—Лид, а не купить ли нам Толю — шофера?
Юра — космонавт уже есть... А, Лид? — и смеется,
любуется ее смущением.

Весело собирались в то утро Зайцевы на работу.

—   Толь, сегодня у нас посидим, а завтра к сво­им пойдем. Ну?

—   Ну.

К «своим»— значит к родителям Лиды, живу­щим на другом конце поселка.

—   А потом в воскресенье кататься поедем — в лесопосадке посидим,— продолжала Лида. Как, помнишь, в прошлый выходной. А потом...

—   А потом — суп с котом,— Анатолий притис­нул жену к стене, чувствуя всем телом податли­вую упругость ее тела.

—   На работу опоздаем,— запрокидывая голо­ву, полушепотом проговорила она.

—   Мам, мы пошли в садик,— донесся со двора голос Юры.

Лида скользнула у мужа под рукой и заспеши­ла на крыльцо.

—Я вам пойду — ишь, какие самостоятель­ные — пошли они... Вместе сейчас пойдем.

На крыльцо с кепкой в руке вышел Анатолий.

—Ну, семейство,  до вечера, что ли?

По очереди, начиная с жены, он принялся чмо­кать кого во что — кто что подставит. Лиду в ще­ку, Юру в нос, Иринка тянула вытянутые трубочкой губенки...

Анатолий, присев, зарылся губами девочке под подбородок.

—Ой, сикотно, папка,— залилась смехом де­вочка.

Сидя уже в седле мотоцикла, Анатолий весело подмигнул всему своему семейству. Не скучайте, мол, тут без меня — день краток, туда — сюда и сно­ва вместе.

Обычный утренний путь Анатолия лежал к сов­хозному гаражу, где дожидался его новенький гру­зовик ГАЗ-52, полученный совсем недавно в поряд­ке поощрения за безотказность в деле и умелое обращение с техникой, а короче — за работу. Оста­вив на обычном месте, под навесом, мотоцикл, он тут же во дворе гаража столкнулся с завгаром Свиридовичем и, не откладывая дела, изложил ему свою просьбу.

—Мать, говоришь, приезжает? — озабоченный и думая о чем-то своем, переспросил завгар.— Не каждый день, чай, мать к тебе приезжает...

Анатолий смущенно улыбнулся, жалея, что по­дошел к завгару как. раз в пору утренней горячки.

— Ну вот что,— словно спохватившись, сказал Свиридович.— Машину отдай подменному. Сам помоги Свечкину — там недолго. Бери фургон и беги — надо так надо. Эх, люди, люди...

«Эх, люди, люди...»—было обычным и совсем не обидным добавлением Свиридовича.

Анатолий нашел в бытовке скучающего подмен­ного и отдал ему ключи, а затем пустился на ро­зыски шофера Свечкина. По пути заглянул в бокс, где стоял фургон, а вернее — это был старенький фургончик, какие мы обычно привыкли видеть с надписью на борту: «Медицинская помощь». Поль­зовались им механик или сам завгар.

Наконец Анатолий отыскал в углу двора черты­хающегося под своей машиной Свечкина. Его ста­рый ГАЗ-51, что называется, не вылазил из ремон­та. Но, несмотря на то, что Свечкин шофер с опы­том, новую машину ему не доверяли. И все по это­му делу... Когда Свечкин, продолжая чертыхаться, выбрался из-под машины и протянул Анатолию ед­ва обтертую ветошью руку, тот вмиг ощутил по­хмельный дух коллеги. Свечкин тут же без утай­ки поведал о ста несчастьях, преследующих его с самого раннего утра.

Был Свечкин двумя годами моложе Анатолия, но женился гораздо раньше, а детей почему-то не имел. Одной из причин его утреннего чертыхания была стычка с тещей. Нет, его возмущала не вор­котня тещи — на то она и теща, чтобы ворчать на зятя, где в глаза, а где и заглазно. А вот почему как рыба молчала Алька, жена — вот что возмуща­ло Свечкина. Ну, выпил с друзьями, задержался допоздна, пусть жена и пилит. Нет же — она поло­жилась на многолетний опыт своей мамаши —та тестя всю жизнь пилила за это же самое, пока год назад не распилила до смерти.

—   А тут еще эта зараза,— Свечкин пнул ногой в колесо своей машины.— Ну, никакого покоя не дает.

—   Что у тебя опять стряслось, Миш?—спросил Анатолий.

—   Што ни што, а на яму в бокс надо заез­жать,— вздохнул Свечкин.— Будь она проклята, эта яма, так и лягу, наверное там, и памятником мне — вот эта куча...— и он снова пнул в колесо.

—   — А ты чего? — спохватился Свечкин, подозрительно взглянув на Анатолия.

—   Тебе помогу — и на станцию. Мать приез­жает...

—   Живешь,— снова вздохнул Свечкин.— Гулять сегодня будешь, а тут голова кругом... Кати, навер­ное, я и сам управляюсь — не впервой с ней, зану­дой, ладить.

—   Да нет, давай уж вдвоем,— не согласился Анатолий,— Свиридыч послал...

Едва они подъехали к боксу, как машина тут же заглохла. Пока Свечкин заводил, Анатолий сбегал к мотоциклу за спецовкой и, зайдя в бокс, принялся переодеваться у шкафа с инструментами, стоявшего у стены.

Тяжело дыша, с потным лицом, Свечкин нако­нец запустил мотор с помощью заводной рукоятки. Включив передачу, он подал машину назад.

—Давай, давай! — подбадривал Анатолий, по­падая рукой в непослушный рукав комбинезона.

Свечкин, высунувшись из приоткрытой дверцы кабины, смотрел назад. «Прийдешь вечером, опять же ведьма пилить начнет...» — с тоской думал он, тыльной стороной ладони отирая со лба обильный пот. Сам того не желая, он не ко времени газнул. Машина подпрыгнула на низких ограничительных бордюрчиках ямы.

—Стой!!! — услышал Свечкин, но было уже поздно. Позади раздался треск ломаемого шкафа.

Похолодев от ужаса и чувствуя непоправимое, Свечкин прыгающей рукой включил переднюю пе­редачу, отъехал и тут же выскочил из кабины.

Анатолий силился подняться с каменного пола, изо рта по подбородку у него стекала кровь.

— Толя, что ты?! — завопил Свечкин, хватая Анатолия под мышки. Но у того кровь вдруг хлынула изо рта, заливая на груди ковбойку, комбинезон и руки Свечкина.

Кто-то снаружи бежал, крича:

—Толю Зайцева задавило!

Кто-то успел подогнать к боксу машину.

Запыхавшийся,    прибежал завгар  Свиридович.

Но этого ничего Анатолий уже не видел и не слышал. Подняв безвольное тело, товарищи выне­сли его из бокса. Свиридович тронул руку Зайце­ва, заглянул в    его   запрокинутое   окровавленное лицо.

—Все, нет человека,— тихо сказал он и кого-
то поискал глазами.

Свечкин сидел на подножке своей машины и, закрыв лицо запачканными в кровь руками, с под­выванием повторял:

—Убил...я убил! Убил...

Быстро расползалось страшное известие по по­селку. За пять минут до того, как завгар подле­тел на своем фургончике к конторе совхоза, Лида Зайцева, отпросившись с работы, ушла домой.

В конторе возник переполох.

—   Ах, Свечкин! Ах, пьянчуга!

—   Такого парня загубил, надо же!

Кому-то надо было нести страшную весть жене Анатолия. Председатель рабочкома, еще не старый, с болезненным лицом мужчина, нерешительно взглянул на плоскогрудую девицу лет двадцати и осторожно сказал:

—Вот ты, Надя... Он ведь комсомолец был...
Как секретарь, как вообще женщина...— председа­тель рабочкома покосился на девушку и добавил—...девушка и сходи к Лидии, ну, утешь на первых порах...

— Ужас!— воскликнула со слезами Надя.— Как я взгляну на Лидию — с ума сойти!  Кажется, сегодня его мать с   сестрой...— она не договорила и, прижав платочек к глазам, отошла к окну.

—Вот и вовремя поспели,— пошутил кто-то невесело.

Свиридович сидел в углу комнаты и сосредото­ченно курил: «Вот дурья башка, и чего сразу не отпустил парня, а теперь вот...» —думал он.

Все подавленно молчали, и никому не хотелось нести черную весть молодой женщине — вдове. Но и медлить было нельзя. Хуже, когда такое узнается на улице от первого встречного.

«Эх, люди, люди,— думал старый завгар.— Бы­вало, на фронте возьмешь у человека окурок, еще тем окурком губы обжигаешь,— а того человека уже накрыло...»

—Ну что уж теперь,— завгар тяжело поднял­ся со своего места.— Вина на мне лежит. Я по­слал Анатолия в помощь Свечкину, я и пойду.

Свиридович, не постучав, вошел в калитку. Из двери дома выглянуло раскрасневшееся от стряп­ни лицо Лиды. Дрогнуло сердце старика от ее улыбчивого взгляда.

—   Толя уехал на станцию, Свиридыч? — спро­сила она, ответив на приветствие.— Да проходите, проходите на веранду — дальше не пущу, там у меня такое...

—   Подожди, дочка,— Свиридович прокашлялся и, избегая взгляда молодой женщины, хрипловато сказал:

— Не придет Анатолий,    его    того...    наповал.

—На какой повал? — удивилась Лида, и улыб­ка застыла на ее полных губах.— У нас сегодня гости! Его мать с сестрой приезжают.

— В общем, не придет он, дочка, — мучительно выдавливал из себя слова завгар.— Задавило его насмерть... кузовом.

—О-о-о, горе, до-о-чень-ка-а! — в калитке, протянув руки к дочери, появилась ее мать, за нею выглядывало еще несколько скорбных и просто любопытствующих лиц.

Лида, широко распахнув глаза, сомкнула руки у себя на шее. Ее лицо, минуту назад рас­красневшееся от жаркой стряпни, вмиг обес­кровилось.

—А как же на станцию... Он обещал...— прошептала она и тут же, вскрикнув диким голосом, бросилась в объятия матери.

Но этого уже Свиридович не видел, выйдя за калитку. «А жить-то надо. Эх, люди, люди...»— думал он, стараясь не спеша уходить от дома, в котором поселилось горе.

 

 

Маляров, В. Тёмно-вишнёвое чудо [Текст]: [рассказ] /В. Маляров // Маляров В. Не посторонние мне люди: повести и рассказы. – Ставрополь, 1981. – С. 255-262.

 

 

Темно – вишневое чудо

 

Жизнь Ильи Голубкова до одного злополучного утра протекала как две капли воды похожая на тысячи других жизней.

Он имел однокомнатную квартиру почти в центре города, жену Зину — худощавую брюнетку и сына Олежку.

Работал Илья механиком на мебельной фабри­ке и пользовался заслуженным уважением. Ра­бочие о нем говорили:

— Илья Васильевич — хороший мужик, не по­боится, если надо, манишку испачкать.

Сослуживцы уважали Илью за доброту и по­кладистость. Они охотно доверяли ему собирать деньги на подарок имениннику или на венок покойному.

Илья Голубков — рослый блондин лет тридца­ти в то утро вместе с сослуживцами пришел в ка­бинет начальника цеха. Это был даже не кабинет, а неуютная прокуренная комната с голыми стена­ми и старой казенной мебелью. Сюда забегали по делу и без дела — чаще просто потрепаться с кол­легами и выкурить сигарету. В то утро в ожидании начальника цеха с излишней горячностью обсуж­дали события в Чили и договорились до того, что были бы у них «штирлицы», не было бы «Пи­ночетов». Самый старый мастер цеха Доронин подошел к окну вышвырнуть окурок и вдруг удивленно воскликнул:

—Мужики, никак Сенюхин на машине подка­тил?!

Сидевшие повскакивали, роняя стулья.

— Давно обещал купить — и вот тебе на!

Илья тоже протиснулся к окну. Возле проход­ной темно-вишневый «Москвич», сияя лаком, сде­лал крутой разворот и занял место на стоянке, где теснилось с десяток «Запорожцев», «Жигулей» и одна старая добрая горбунья «Победа».

Илья увидел темно-вишневого красавца, как в тот же миг почувствовал легкий жар, разлив­шийся по телу. Он не обращал внимания на то, что кто-то сзади пытался стащить с него пиджак, чтобы увидеть чудо, на котором прикатил такой же смертный, как и все, Сенюхин — мастер отде­лочного цеха.

Сенюхин — невзрачный человек с лысоватым черепом, конечно, заметил сослуживцев, но вида не подал. Он не спеша выбрался из машины и уже намеревался лихо захлопнуть дверцу, но, вероятно, вспомнил, что это не такси, а его собственный ав­томобиль, легонько прихлопнул ее. Затем он обо­шел вокруг машины, зачем-то заглянул в багажник и под капот.

—   Вот шельма! — восхитился мастер Доро­нин.— Ни бельмеса не смыслит, перед встречной зажмуривается, а тоже туда...

—   Тесть ему купил,— горестно вздохнул кто-то.— Теперь у Сенюхина хоть жена с бельмом, за­то машина — красавица.

Весь день Илья ходил молчаливый и задумчи­вый, а за обедом по расссеянности выпил стакан кефира у соседа по столику. Дома,    за    вечерним чаем, равнодушно прожевывая бутерброд, он спро­сил жену:

—   Зинуля, могли бы мы купить машину?

—   Но, Илья, машина ведь денег стоит!— едва не уронив очки в чашку, испуганно ответила Зина.

—   Не сейчас, не сейчас, родная! Года через два...

Глаза Ильи вспыхнули такой страстью, что Зина не могла припомнить ничего подобного за четыре года совместной жизни.

—   Но, Илья, у нас даже сберкнижки нет,— от­ветила она, все еще удивляясь глазам мужа.

—   Да разве долго завести книжку?! — восклик­нул Илья, как будто завести сберкнижку — это то же самое, что завести в квартире кошку.

—   Почему тебе вдруг понадобилась машина?— спросила Зина, уставив на мужа из-под очков строгий взгляд.

—   Да как ты не поймешь?!— загорячился Илья.— Сенюхин, тьфу, смотреть не на что! И тот, представь себе, купил машину. В наш век...

—   Погоди, Илья,— перебила она мужа,— при чем здесь внешний вид человека, дело ведь...

—   Зина, милая, выслушай меня!—умоляюще заговорил Илья.— Я, например, с завтрашнего дня отказываюсь...

—   Хорошо, я согласна,— вдруг сказала Зина.— В худшем случае соберем на приличный мебель­ный гарнитур.

И она улыбнулась простоте принятого решения.

Прошло два года. Илья Голубков заметно по­худел, но это ничуть не портило его внешнего ви­да. Теперь в его фигуре, склонной два года назад к полноте,  появилось даже  что-то   спринтерское.

—И как тебе удалось похудеть,— удивлялись сослуживцы, которых начинала одолевать   ранняя одышка и брюки с каждым годом покупались на размер шире.

—Умеренность, братцы, и только умеренность

во всем,— серьезно отвечал Илья.

Свои соображения насчет темно-вишневого «Москвича» он держал в тайне. Очередь на маши­ну продвигалась черепашьим шагом. Но, по расче­там Ильи, накопления на сберкнижке и очередь должны сойтись в одной точке.

В отпуск Голубковы теперь не ездили, чем не­мало озадачили родителей Ильи. Едва получив отпускные, Илья тут же просился на работу. На­чальник цеха, пожилой, замотавшийся в делах че­ловек с цветущим видом гипертоника, вначале артачился, но потом махнул рукой:

—Черт с тобой, зарабатывай гипертонию! Все вам мало...

За два года у Голубковых скопилась круглень­кая сумма, но о машине думать было рано. Зина по-прежнему донашивала свое девичье пальто, а сам Илья уже всем примелькался на работе в од­ном и том же костюме и коричневых ботинках, сме­нивших не одни набойки.

В первый же месяц абсолютной экономии к Голубковым наведался электрик из жилотдела. Там поставили под сомнение списанные со счетчи­ка данные. Но все было в порядке. Телевизор включался наверняка — это когда шел многосе­рийный фильм или хоккей на первенство мира. Холодильник всю зиму отдыхал, а продукты хра­нились на балконе. В туалете, в ванной и прихожей красными угольями тлели слабосильные лампешки. А вместо театра Илья теперь полюбил художе­ственную самодеятельность подшефной школы № 3.

—Ты посмотри, какие самородки,— расписывал он Зине подшефных мебельной фабрики.— Дет­ская непосредственность — это же высший артистизм!

—Не ври, Илья,— со слезами в голосе гово­рила Зина,— лучше скажи, что это зрелище бес­платное.

С Ильей стало невозможно о чем-либо разгова­ривать. Он тут же переводил разговор на ав­томобиль.

—   Ты представляешь наш «Москвич»? — вдох­новлялся он, как какой-нибудь ученый-фанатик перед близким открытием.— Ему все нипочем — будь то асфальт, проселок или бездорожье. Ага, приглянулась роща, озеро... стоп! Удочки у нас с собой, и постель, и все необходимое в нашем ма­леньком домике на колесах...

—   Когда все это будет, Илья,— вздыхала Зи­на.— Ведь еще и половины суммы нет, а я устала...

Этот прозаический вздох и усталый голос же­ны возвращали Илью к действительности. А тут еще вбегал сын Олежка и со слезами вопил с порога:

—Пап, лыжи купи, Димка больше не дает кататься!

Однажды Илья, вернувшись с работы, возбуж­денно сообщил Зине:

—Ты представляешь, Сенюхин врезался в столб и помял облицовку. Я давно подозревал, что у него реакция ни к черту не годится.

Но у Зины было странное лицо, и она пропусти­ла мимо ушей это важное сообщение. Она подош­ла к мужу и, розовея от смущения, тихо сказала:

—Илья, со мной творится что-то  неладное, и  виноваты, вероятно, мы оба...

Илья долго смотрел па жену поглупевшими глазами, с трудом осмысливая сообщение.

—Зина, это правда? — почти шепотом спросил он.

Она молча ткнулась ему лицом в грудь.

—Зинуля, милая, ты представляешь! — заорал во всю глотку Илья.— Я за рулем. Олежка рядом со мной, а вы с малюткой на заднем сиденье.

Илья подхватил жену на руки и, натыкаясь на мебель, закружился по комнате.

—Вчетвером, ты представляешь — какое счастье!

Прошло еще некоторое время, и однажды Илья с ужасом отметил, что вот уже три месяца как не удалось отложить ни рубля. А Зина совершенно утеряла всякий интерес к делам мужа. Ходила она теперь не спеша, вразвалочку, что-то кроила, ши­ла, стрекоча на машинке, взятой напрокат.

С появлением нового члена семьи, Сергуни, дела с вкладом безнадежно заморозились.

— Ты, папа, с получки купи сыну коляску — импортные, немецкие есть,— как-то перед самой зарплатой сказала Зина мужу.— Сергуня выра­стет— отблагодарит папу.

—   А папе кто купит коляску?! — неожиданно резко, с раздражением откликнулся Илья.

—   Ну ты, папочка, у нас большой,— постара­лась Зина загладить резкость мужа.— Правда ведь, Сергуня? Папочка у нас большой...

Сергуня требовательно гукнул, а Илья засты­дился своей недавней вспышки.

Однажды, как обычно утром, подходя к двери кабинета начальника цеха, Илья услышал недо­вольный голос старого мастера Доронина:

— Профком, понимаешь, выколачивал ему этот «Урал», а он теперь не хочет брать машину, ви­дишь ли, «Москвич» ему подавай! Мотоцикл — транспорт прошлого,  говорит.  Лучше,  говорит,  я  еще два года одну картошку трескать буду, а ма­шину куплю. Он будет картошку трескать, а о семье он подумал? Были бы лишние гроши — дру­гое дело. Нет, повело вас, нынешнюю молодежь. Бывало...

Илья остановился, так и не решившись открыть дверь, затем повернул обратно. Илье показалось, что у них родственные души с тем неизвестным, кого пушил за дверью старый мастер.

«А почему «Москвич»? — робкой мышью сколь­знула мысль.— Да, почему именно «Москвич», черт побери! А почему бы не мотоцикл «Урал», например, через  местком  за    полторы    тысячи?»

Чем дольше думал Илья, тем все большим чув­ством нежности проникался к могучему мотоциклу «Урал» и начинал почти враждебно отно­ситься к «Москвичу». Конечно, «Урал» за полторы тысячи, тогда деньги останутся и Зине на пальто, и Олежке, и Сергуне... Да на кой черт он сдался, этот «Москвич», лежать под ним день и ночь то с ключом, то с тряпкой, света белого не видя. А на­счет бездорожья надо посмотреть. «Урал»— он, брат, того... Сенюхину на своем «Москвиче» с «Уралом» не тягаться — слабо. От этих мыслей и совсем тепло стало на душе, а ноги уже сами несли Илью на второй этаж в профсоюзный комитет.