Василий Никанорович Грязев родился 15 января 1925 года в с. Чернолесском Прикумского района. В 1939 году после окончания семилетки поступил в Будёновское педагогическое училище. Весной 1942 года получил звание учителя, но работать по специальности не пришлось. Принимал участие в строительстве оборонительных сооружений, а восемнадцати лет ушёл в армию. Был направлен командованием в военно-авиационную школу пилотов первоначального обучения. По её окончании продолжал учёбу в бомбардировочной военно-авиационной школе.После демобилизации, в 1946 году, работал в школах Ставрополья и Кабардино-Балкарии. В 1948 году заочно окончил литературный факультет Кабардино-Балкарского педагогического института. В этом же году в альманахе «Кабарда» был опубликован первый рассказ. Затем печатался в журнале «Дон», альманахе «Ставрополье», газетах «Советская Россия», «Ставропольская правда», «Кавказская здравница», «Молодой ленинец» и др.С 1951 года работал в редакциях газет «Кабардинская правда», «За Родину», «Кавказская здравница», на краевой студии телевидения, в Ставропольском книжном издательстве.Дебютировал в 1965 году повестью «Год начинается осенью». Отдельными изданиями вышли книги «Земная звезда», «Лунная дорожка», но известен Василий Никанорович как создатель романа «Пристань». Истории Ставрополя и Ставрополья посвящены романы «Горькое лето», «Огненная губерния», «Старший брат».Член Союза журналистов с 1959 года, член Союза писателей СССР с 1973 года.

Грязев В. Няня[Текст]: [рассказ] / В. Грязев // Грязев В. Лунная дорожка: повесть и рассказы. – Ставрополь, 1973. – С.214-223.

Няня

Дочь встретила Угрюмова в коридоре.

- Папа, а тётя Рая умерла.

- Не говори глупостей, - устало сказал отец раздеваясь. – Сейчас плохая погода, поэтому она так долго и не едет к нам.

- А я тебе говорю – умерла. Мы письмо получили, - капризно тараторила девочка.

- Сочиняешь всякие небылицы…

Он прошёл на кухню. У стола сидела жена с заплаканными глазами.

- В самом деле умерла Рая?

- Да, - протянула она письмо.

Угрюмов развернул помятый тетрадный листок и торопливо стал читать.

- Где же? Тут совсем о другом пишут.

- В самом конце читай…

«В прошлую пятницу похоронили Раю. Умирала она тяжело. И всё вспоминала Наташеньку и просила не писать ничего о своей болезни, чтобы не волновать девочку. Всё надеялась поправиться и приехать к вам. И не поправилась…»

Угрюмов тяжело опустился на шаткий скрипучий стул – старинную достопримечательность дома. Стул рассохся. На спинке его – несмываемые узоры, оставленные в своё время и малышом-сыном, теперь уже десятиклассником, и дочкой, которая теперь, хоть и школьница, не оставляет старый стул. Надо б давно выкинуть его, но берегли как память.

- Не могла раньше писать, - вздыхала жена.

Этот упрёк адресовался сестре, приславшей письмо. – И на похороны не съездили. Не проводили человека в последний путь…

Угрюмов молчал. Он никак не мог представить, что уже нет в живых этой старушки. Что она никогда не придёт к ним и, гремя посудой на кухне, не будет бурчать и на ребятишек, и на них, взрослых, не дающих укороту детям.

Женщину эту в их дом привела супруга. Работали они тогда в станичной школе. У жены кончался декретный отпуск. Надо было выходить на работу, а девочку оставлять нес кем. Искали няню. А где её найдёшь? Кто теперь пойдёт в няни?

Собирались попросить завуча составить расписание так, чтобы у них не совпадали уроки и чтобы можно было дежурить по очереди дома. Благо – школа под боком.

Просить не пришлось.

Однажды Угрюмов пришёл и увидел необычайную гостью. Вместе с женой пила чай старушка не старушка и на молодую не похожа – тонкая как былинка женщина неопределённого возраста. Сутулясь, она сидела за столом, схлёбывая чай с блюдечка. Часто моргала – нервный тик у неё, что ли? Напомаженное лицо – с кулачок, но без единой морщинки. И передних зубов нет. Вместо них желтоватые, истершиеся пни.

- Знакомься, - с деланной весёлостью сказала жена. – Наташина няня.

Женщина, не поднимая моргающих глаз, протянула хозяину почти детскую руку, отрекомендовалась:

- Рая.

И засуетилась, готовя ещё один чайный прибор.

- Я сам, - буркнул Угрюмов. Но, заметив сердитый взгляд жены, очень многозначительный, предвещающий бурю, уже помягче добавил:

- Я привык сам ухаживать за собой.

Наскоро выпил чаю и ушёл в свою комнату. Жена вошла вслед за ним.

- Ты ждал красавицу какую-нибудь? Царевну-лебедь? Красавицам в няньках делать нечего. Скажи спасибо, что эта согласилась. А ты ведёшь себя барином. Зачем обидел женщину? Думаешь, она не заметила твоей гримасы?

Разговор не предвещал ничего хорошего.

- Тебе надо было подумать, кого берёшь: твоего ребёнка будет нянчить. Ребёнка!

- Я подумала. Она, может, в сто раз аккуратнее тебя. А за стол будешь садиться вместе с нами. Попробуй только не сесть…

Угрюмов хорошо знал характер жены. И, капитулируя, согласился:

- Ладно, мать, поживём - увидим.

Так Рая осталась в их доме.

Это было вроде совсем недавно. Но дочь уже в третий класс ходит. Подумать только, как летит время!

Жена так и сидела не шолохнувшись. Угрюмов погладил её плечо:

- Успокойся, мать, жизнь есть жизнь. Ничего не поделаешь.

Он поужинал. И взялся по своему обыкновению за вечерние газеты. Но не читалось. Мысли возвращались к печальной вести. Ушёл из жизни человек. Хороший ли, плохой, но человек. Кто она ему? Что он, собственно, знал о ней?

В станице Раю называли безродной. Так говорят о людях, у которых нет близких. Но у неё была старшая сестра, родные племянницы по брату, погибшему в войну. С сестрой, хоть и жили в одном доме, не ладили. Когда-то её оскорбила старшая, и с тех пор они поссорились на всю жизнь.

Со снохой дружили. Она-то и порекомендовала её жене Угрюмова.

Детей у Раи никогда не было: замуж не выходила. А когда хозяин по случаю праздничной рюмки подшучивал: « Отбила бы мужика у какой-нибудь раззявы», Рая, не подозревая обидной шутки, с достоинством отвечала: «Нельзя, я в райкоме работала».

Она действительно работала в райкоме, техничкой. Оттуда и на пенсию вышла. О своей бывшей сотруднице не забывали: каждую осень ей привозили дрова и уголь. И дни эти, были самыми радостными в году. И к месту и не к месту она говорила:

- Топка мне не нужна - райком привёз…

Или, если что требовалось, говорила:

- Схожу в райком – помогут.

Очень она гордилась своей работой.

К обязанностям няни относилась рьяно. Чувствовала себя в доме Угрюмовых хозяйкой после, конечно, действительной хозяйки, которую считала непререкаемым авторитетом. Иногда это бесило Угрюмова, иногда смешило.

Однажды в буран он прибежал домой проверить, не сорвались ли ставни. Дома не оказалось ни няньки, ни крошечной дочери. Сын объяснил:

- Пошли гулять.

- Да она же простудит девчонку. Куда ушли?

- Не знаю, папа, я тоже не пускал тётю Раю. Она сказала: «Много знаешь».

Угрюмов, забыв о ставнях, бросился на поиски. Раи не было во дворе, ни на улице поблизости. «Неужели к речке ушли?»

Так и есть. Нянька стояла на высоком берегу Кумы с ребёнком на руках и что-то пела, не то рассказывала своей трёхмесячной воспитаннице.

- Рая, вы с ума сошли! Кто же по такой погоде гуляет?

- Дитю чистый воздух пользительный, возле речки. Каженный день надо по два часа гулять.

- Идите сейчас же домой.

- Много вы, мужики, понимаете. Мы с хозяйкой тоже не глупые…

- Вы заморозите Наташку.

Она вспыхнула:

- Не чужое дитё. Поглядите как спит.

«Дитё» и в самом деле разрумянилось, сопело в своём «конверте» под завывание ветра, сладко причмокивая толстыми розовыми губами.

- Идите домой, - уже не так уверенно потребовал Угрюмов.

- Рано. Как другая перемена в школе будет, так и пойдём.

Ну что с нею будешь делать?

- Ох, мать, волю ты дала няньке, - жаловался Угрюмов жене.

Та смеялась:

- А ты и в самом деле не лезь в наши дела. Это я ей велела гулять побольше.

Кому после этого будешь жаловаться?

Если приходили гости и затевали какой-нибудь разговор, очень далёкий от интересов старушки, Рая внимательно прислушивалась и считала своим долгом или в чём-то возразить или что-то посоветовать.

Жаловались на непослушных учеников, и Рая тут как тут:

- Нянчитесь с ними. Штраханули б одного отца да другого…

- Да за что штрафовать-то отца? Штрафами не поможешь, если оно уродится такое.

- Ещё как помогнешь. Вы – отца, а он придёт домой – воспитывать зачнёт.

Но больше всего она любила рассуждать о секретах кухни. Всё знала, как что делать. Только готовить не приходилось самой. Всю жизнь одна. А много ли одной надо?

Это как-то и погубило её – осрамилась она и несколько дней фыркала, ни с кем, кроме своей воспитанницы, не разговаривала.

А случилось так. Хозяйка рано утором уехала на рынок в город, ничего не успела приготовить. Рае сказала:

- Где лежат продукты, ты знаешь. Что-нибудь приготовишь. До вечера проживёте.

Притворно зевнув, чтобы скрыть радость от такого поручения, Рая пообещала:

- Да уж с голоду не помрём.

Когда все проснулись, она спросила:

- Блины будете есть? А на обед чего-нибудь сварим.

- Валяйте блины. Будем, - подзадорил Угрюмов.

Она стала готовить в кастрюле какую-то болтушку, а Угрюмов взялся шуровать в печи.

- Без вас обойдусь. Лучше на стол готовьте. Доставайте масло, сметану. Посуду ставьте.

Указание её было выполнено без промедления – в доме любили блины, как говорят с пылу с жару. Сидел за столом хозяин с дочерью на руках, сидел его сын, позванивая ножом о тарелку.

С блинами у кухарки явно ничего не выходило – они расползались по сковороде, снимались обгоревшими лохмотьями.

- Чёрт-те что наделали с плитой, будто кабана жарить распалили, - бурчала кухарка.

- Это и хорошо для блинов.

- Много дюже понимаете. Говорила, не в своё дело не лезьте. Теперь оладьи придётся печь.

- Пойдут и оладьи…

Она доливала воды, добавляла соды, муки. Но и оладьи не выходили. Рвались, тянулись, горели.

- Возьмите Наташу. Может у меня что получится.

- Гляди – получится из такой муки! – а сама едва не плакала. – Деньги берут за муку, а дают пыль какую-то…Может пышки попробовать?

Вышло что-то среднее между блинами, пышками и оладьями. Но пересоленное и сырое. Есть это произведение кулинарного искусства никто не стал, и Рая расплакалась:

- Заелись. Забыли, должно, как голодали когда-то. И Угрюмову стало её по-настоящему жаль. Борщ он сварил сам, хитростью выпроводив кухарку вместе с дочкой на прогулку.

Дочери шёл четвёртый годик, когда Угрюмовы уезжали из станицы. Хозяина переводили на работу в соседний город. Женщины всплакнули прощаясь. Обняла свою няню на прощание воспитанница.

- Как же я буду без тебя, Наташенька, - шептала няня, часто-часто моргая.

- Не плачь, тётя Рая, я к тебе в гости приеду. И ты приедешь.

И няня просветлела. Ведь в самом деле, не на край света уезжают хозяева.

Выехали со двора. Угрюмов сидел в кузове и ещё долго видел у старого своего дома в группе провожающих плачущую тётю Раю.

В гости она заявилась месяца через полтора. Дверь её открыл хозяин. Поздоровавшись, она стала бурчать:

- Занесло вас куда! Все ноги оббила, пока нашла. Передала большой бидон, литров на пять, спросила:

- Наталька дома?

Девочка, услышав знакомый голос, выскочила в коридор, бросилась на шею своей няньке.

«Молоко, что ли, тащила из станицы» - подумал Угрюмов, выбирая место, куда поставить бидон.

- Наташа, угощай гостью, - сказала хозяйка.

Закинув концы платка на затылок, тётя Рая пила чай с любимым вареньем, рассказывала о станичных новостях: кто на ком женился, кто развёлся, кто купил себе машину, кому в школе объявили выговор…

После чаепития она спросила хозяйку:

- Когда Натальке голову мыть будем?

- Суббота же вчера была. Мыли.

- Ещё будем мыть. Я хорошей воды привезла. Городской водой косы не промоешь.

- Рая, вы с ума сошли: тащить воду из станицы…

- Чужой, небось, не привезёт…

Потом они вместе с воспитанницей ушли гулять. Вернулись обе перепачканные шоколадным мороженым.

- Что вы наделали, Рая, - простонала хозяйка. – Нельзя же девчонке мороженое. У неё и так все время ангина.

Нянька обиделась:

- Тётка и гостинца не может дитю купить… Без мороженого ангина скорее приключится.

Она по-прежнему чувствовала себя хозяйкой. Во всё вмешивалась, сердилась, если что-то было не по её. Больше всего не понравилась газовая плита – не умела обращаться с нею.

- Тоже додумались газами топить. Дров, что ли, не хватает?

Но потом вошла во вкус: и нужно и не нужно – зажигала плиту. Видно, приятно было чувствовать себя повелительницей голубого огня.

Погостила она недолго, а когда уехала, жена облегчённо вздохнула:

-Не угодила Рая в этот раз. Перестирывать бельё придётся. При ней не хотела это делать – обидится. Стареет она, плохо видит…

Девочка вступилась:

- И неправда. Тётя Рая хорошо видит. Она мне книжку читала. И совсем не так, как ты. Интереснее. Тут про станицу написано, где я родилась, а ты про что читала?

Матьсмутилась – не думала, что дочь прислушивается к их разговору. И не стала оправдываться, что читала не так, не скажешь же девочке, что тётя Рая неграмотна. В детстве она переболела нервной болезнью: на её глазах убили отца. Учиться не смогла. Так и осталась неграмотной.

К каждому празднику и на Наташины именины Рая обязательно появлялась в доме Угрюмовых. Жила по неделе, по месяцу. Так же суетилась, так же хлопотала. Но что-то с нею творилось. То кастрюлю с водой перевернёт, то разобьёт тарелку, то сожжёт утюгом рубашку.

В последний свой приезд больше всё сидела в полузабытьи, безвольно опустив руки, или полулежала на диване, зябко кутаясь в платок. И даже варенье, до которого она была большая охотница, не привлекало её.

Потом вдруг засобиралась домой. Её оставляли, советовали отдохнуть ещё недельку.

- Надо ехать. Зима наступает, а я и окна не заклеила дома. Ветры подуют – топки не настачишься.

В день отъезда она достала десятку, протянула жене Угрюмова.

- Возьмите, колечко Наташе купите.

- Это что ещё за фокусы! – вспыхнула хозяйка.

- Нехай будет память от тётки Райки. Не обижайте меня, - вздохнула гостья.

Угрюмова смягчилась:

- Приедете в следующий раз, вместе пойдёте купите.

- Купите сами. Я в них ничего не понимаю. Никогда не носила…

И Рая уехала.

Может, она уже тогда чувствовала, что приходит её последняя минута.

«Но почему этого не почувствовал я, - подумал Угрюмов. – И доброго слова не сказал на прощанье. Слова, в котором она, может, очень нуждалась…»

«И всё вспоминала Наташеньку и просила ничего не писать о её болезни, чтобы не волновать девочку», - вспоминал Угрюмов слова из письма. И не мог усидеть на месте. Встал, неслышно прошёлся по комнате.

За столом у настольной лампы сидел сын, смотрел в раскрытый учебник. Но видно было, думал не об уроках. На диване, обнявшись, молчали жена с дочкой.

За окнами шумел нудный осенний дождь.